Когда возвращается радуга. Книга 2

И не в просторном архиепископском кабинете, а под широким платаном неподалёку от монастырских стен. Рядом, на лугу, забавлялись третьегодки — сперва боролись, валяли друг друга на мягкую первую травку, потом извинялись, что слишком в азарт вошли, да отчищали сутаны — от травы, от налипшей земли, и не ладонями, а как-то так делали, что грязь сама высыхала и осыпалась с одежд. Его преосвященство с ними поразмялся, засидевшись в кабинете; глядя на него, припомнил Назар, что не зря в народе шептались о рыцарском славном прошлом духовного пастыря. И мечом, и кулаком святой человек владел безупречно. Один брат Тук достойно ему противостоял, да и то через несколько минуте боя сдался. Честно, без поддавков.

Там же, в речушке, ещё не прогретой весенним солнцем, служители Церкви, не убоясь прохлады, омыли разгорячённые тела и присели в тени знаменитых бенедиктских каштанов и платанов, отдохнуть, подумать о вечном.

По малолетству и неопытности Назара, разумеется, в боевые игры никто не пригласил. А вот посмотреть дозволили: для науки, чтобы видел, чему, помимо магии, научиться можно.

Накинув поверх сутан простые плащи, дабы не протянуло обманчиво тёплым ветерком, архиепископ и его гость подсели за стол, выставленный под кроной, затянутой нежной зелёной дымкой первой листвы. Налили горячего душистого морса и себе, и пожилому прислуживающему монаху, и даже Назару. Хоть сесть последнему пока не предложили, ибо «сидящий при постижении мудрости расслабляется телом и успешно внимать не может». Пусть отрок слушает со всем усердием.

— А скажи-ка, сын мой…

Архиепископ промокнул запотевшую от горячего взвара мощную шею льняным полотенцем, покосился на отдувающегося после очередной кружки Тука. В ответ на не прозвучавший вопрос тот благодушно кивнул. Словно подтверждая уже оговоренное.

— Скажи-ка, генче (юноша)…

Бенедикт с лёгкостью перешёл на османское наречие. Видать, отметил, что Назар не всё улавливает из франкской речи.

— И не смущайся, тут все свои, секретов нет, а вопрос-то, что нам предстоит решить, важный… Какого ты вероисповедания? Да не красней. Среди моих молодцов… братьев, хотел я сказать, есть и те, кто старым богам да деревьям ранее поклонялся, и обрезанные, и даже арап-идолопоклонник, бывший, разумеется. Все они приняли веру христианскую добровольно и по убеждениям. А что будем делать с тобой? Тут ведь… — Повёл руками вокруг. — … всё благодатью христианского духа пропитано, и службы, и моления свои, как у добрых католиков. Ежели начнешь другие обряды соблюдать — никто не осудит, ибо не волен ты был в выборе веры, когда хозяева на чужбине за тебя всё решали. Но только чужие моления войдут в диссонанс с нашими, и… трудно тебе придётся. Пойдёт перекос в развитии дара.

Отрок нахмурился.

Не ко времени зачесался нос. Поднять руку — подумают, что, как невоспитанный, сопли рукавом утирает, фу.

— Магометанин я. — Ответил кратко. Нос таки потёр… и замолк.

Сказать честно, не слишком усердный из него вышел правоверный. В хозяйских домах, и даже в зиндане, пять раз на дню, когда истинно верующие опускались на молельные коврики лицом к Мекке, опускался и он, но без благочестивых мыслей, лишь по привычке, да чтобы не выделяться. Может, исповедай его родители ислам истово, как окружающие — веры в Назаре было бы больше, но всё отчего-то помнился укоризненный лик Николая Угодника, что прятала мать в углу их мазанки, за особой занавеской, да молитвы, что шептала она над детьми, думая, что те заснули. Вот и сейчас он вспомнил. Но только плотнее сжал зубы. На него вдруг нашло непонятное упрямство. А вот не будет заискивать и виниться, когда никакой вины за собой не чует! Раз уж вырос в стране Пророка — значит, судьба.

Брат Тук выразительно хмыкнул.

— Магометанин, ну да. А почему же, скажи на милость, ты не какой-нибудь Саид, Джавдед или Али, например? Один наш брат ещё пять лет назад прозывался Ибрагимом; другой — Давидом. Теперь они — Андриан и Михаил. А тебе, отрок, и имени менять не нужно, ты будто в честь мученика Назария назван.

— Юсупом мулла нарёк, — нехотя признался Назар. — Только батька с мамкой меня всегда по крещёному кликали, когда не на людях. А опять Назаром стали звать у почтенного Аслан-бея. Он меня расспросил, что да как — и… разрешил. Сказал — так правильно.

Оба святоши так и навострили уши.

— И что же… — Глаза архиепископа загорелись в непонятном предвкушении. — Мудрец не знал о твоём даре?

— Отчего не знал?

То ли от волнения, что беседует с такими важными людьми, то ли от деликатности темы — но каждое слово отрок выдавливал с трудом. Брат Тук даже головой покачал.

— Э-э, брат, ты что-то заробел, на тебя непохоже. — И глянул в упор: — Чего боишься?

— Что выгоните, — буркнул парень. — На кой я вам… иноверец.

— Ты это брось. Глотни-ка вот.