Когда возвращается радуга. Книга 2

А Ирис меж тем жадно следила за мужчинами. Вот один из них — неизвестный ей господин в богатом кафтане, в плаще, отделанном соболем, улыбаясь, приложил руку, унизанную перстнями к груди, и склонил голову. Словно говорил всем своим видом: «Я уступаю!» В ответ граф де Камилле тоже улыбнулся — второй раз в жизни она видела его улыбку! — и зеркальным жестом прижал руку ксердцу. «Нет, я уступаю!» Внушительно и веско, указав на герцогские стяги, добавил что-то маршал Винсент. После недолгих вежливых препирательств восточная сторона, судя по всему, с видимым удовольствием приняла предложение западной; гости в очередной раз откланялись, почётные караулы отсалютовали оружием, знаменосцы с приветственными кличами потрясли штандартами — и компании разъехались.

Ирис напряжённо глядела вслед османцам… когда один из них обернулся — и посмотрел прямо ей в глаза. Как, каким образом он её вычислил, понял, почувствовал — остаётся только гадать, но только жгучие очи капитана Джафара заглянули в самую душу. «Богиня!» — словно шепнул ей на ухо знакомый голос, пылко, с придыханием и восторгом.

И, несмотря на расстояние, она вдруг увидела его лицо ясно, чётко, будто в подзорную трубу, через которую иногда давал взглянуть на море Бомарше. Губы капитана дрогнули в едва заметной улыбке, а затем сложились характерно, будто посылая прекрасной деве поцелуй…

Ирис залилась румянцем.

И задёрнула штору окончательно. Наглухо.

А потом тихо и счастливо рассмеялась.

Глава 14

«К сожалению, старость не всегда идёт рука об руку с мудростью. Тебе, драгоценная джаным, ещё не раз придётся в этом убедиться. Смею надеяться, розе моего сердца повезло с наставником и супругом, и благородные седины, украшающие мое морщинистое чело, свидетельствуют не только о количестве прожитых лет, но и о накопленном опыте, коим я щедро делился. Ибо что унесёшь с собой за ту грань, из-за которой нет возврата? Безымянный камень с возложенным тюрбаном — всё, что остаётся от правоверного. Да ещё то, что успеет он раздать, пребывая на грешной земле. И не блага, не вещи — время всё обращает в прах; но учеников, правнуков, память, знания…

Вот почему, джаным, твоя поездка затеяна не только, чтобы уйти из-под недремлющего ока Тамерлана, но и для того, чтобы посеять ростки моей мудрости на далёком Западе. При жизни я многого не успел увидеть: но, надеюсь, возделанные с твоей помощью поля принесут обильную жатву, и мудрость Аслан-бея, скромного лекаря с Босфора, накопленная более чем за столетье, не раз послужит человечеству и убережёт его от многих бед…

А теперь вернёмся к более приземлённым вопросам. Прости мне старческую болтливость, дитя, но, предчувствуя скорое с тобой расставание, я жажду наговориться с тобой — и всё никак не наговорюсь, а время идёт…»

Всхлипнув, Ирис не сдержалась и зарыдала, наконец, в голос, оставив последнее послание мужа и зарывшись в подушки. Где-то в своей каморке заполошно ахнула Фрида, забегала, засуетилась, скрипнула дверь гостиничного номера, пропуская Али, который, по своему обыкновению, сторожил у порога, и здесь, в Питивье, не изменял своим правилам. А Ирис всё плакала, не в силах остановиться, и не прощальная ласка покойного эфенди была тому виной, она лишь послужила последней каплей, переполнившей чашу скорби за сегодня.

Ещё недавно её душа пела и ликовала, вспоминая видимый ею одной воздушный поцелуй капитана, а потом пришло воспоминание, что любовь невозможна. Осталось всего два-три дня до их встречи в Лютеции — и она сама скажет, что ничего между ней и Джафаром быть не может. И не из-за того, что она сменила веру: по шариату это христианин не может жениться на правоверной, а вот мусульманин на христианке может. Однако причины, по которым Ирис Рыжекудрая не вправе выйти за османского подданного, давно были сформулированы, и заготовлены для озвучивания на… свидании, если только можно так назвать так прогулку, о которой они ранее условились. И всё же — на несколько минут, забыв обо всём, она парила в мечтах и надеждах, вспоминая улыбку, озарившую лицо её несостоявшегося возлюбленного…

Потом погрустнела, взяла себя в руки, и нашла силы спокойно выслушать от подсевшего в карету Филиппа в чём-то даже забавный рассказ, как они с османцами вежливо уступали друг другу дорогу. Перевес остался на стороне франков, ибо они — хозяева, а османцы гости в их стране, гостям же за честь предоставить всё лучшее… Она даже нашла силы улыбнуться, потому что граф оказался непонятно оживлённым. То ли в нём проснулась дипломатическая жилка, и он вошёл, наконец, в привычное жизненное русло, то ли просто радовался жизни… Ирис подозревала, что у него просто прошла послелечебная хандра. Видимо, только сейчас он начинает осознавать, что, наконец, свободен. Ну и хвала Аллаху… то есть, слава Богу, хоть перестанет быть таким замороженным.

И почти сразу же они поссорились. Или недопоняли друг друга?