Когда возвращается радуга. Книга 2

— А вот кстати: переговоры! Как вы думаете: готовиться ли нам к новой королеве? Моя супруга уже изучает моду при бриттском дворе, и ужасается: дамы там носят настолько декольтированные платья, что совершенно не оставляют своим воздыхателям простора для воображения. Фу, это так грубо…

— Абсолютно с вами согласен, дорогой виконт. Полузакрытость и намёк более распаляют фантазию, нежели полная — или почти полная — обнажённость. А помните, с каким недовольством наши прелестницы встретили эти веяния из Эстре? Если бы не насмешки самого Его Величества…

Завитые, украшенные пышными беретами головы кивают.

— Да, да…

— А порой и откровенные высказывания по поводу нравственности некоторых придворных дам…

— Нам никогда не пришлось бы понять разницы между откровенным нарядом и нарочито скромным. Нет, право же, господа… и дамы, разумеется! в этой полувосточной моде есть нечто. Этакий скрытый эрос, я бы сказал…

«Эрос!» — прокатилось по толпе со смешками. Превосходное новое словечко, надо ввести в обиход! Эрос!

— Хо-хо! Только не проболтайтесь об этом при графине де Камю, если не хотите потерять её благорасположение, друг мой. Вся Лютеция знает: с недавних пор она ненавидит всё, связанное с Востоком.

— Вот как? Это с каких же?

— Злые языки поговаривают — с того момента, как узнала о женитьбе своей вечной жертвы, графа де Камилле!

— Да что вы говорите?

— Женится?

Дамы, собравшиеся вокруг троицы представительных молодых людей, одетых, вроде бы, неброско, по сравнению с вертопрахами, крутящимися поблизости, но ужасающе дорого, дружно ахнули. Стыдясь искренних чувств, прикрылись веерами, и, всё больше молчавшие до сей поры, защебетали:

— Не может быть! Бедняжка де Камилле, наконец, решился!

— Вырвал из сердца эту ехидну? Ах, не томите, господин де Келюс, подробности, подробности!

— Дамы, дамы! — Молодой человек шутливо раскланялся. — Не так уж много мне известно. Вот уж не знаю, свободно ли, наконец, его сердце, но рука — теперь уж точно занята. Пока не могу сказать, кому она протянута, ибо Его Величество изволил приказать своему подданному жениться, но вот на ком… Однако молва упорно связывает его имя с именем некоей почтенной вдовы, прибывшей к нам недавно с Востока…

— Тс-с-с…

Прелестницы дружно зашипели.

— Потише, господин Келюс!

— Она идёт!

— Она — это, разумеется, наша несравненная Лулу… О, простите, Анжелика де Камю, — пробормотал достаточно громко тот, кого называли графом де Келюсом и… вытаращил глаза до неприличия широко.

Справедливости ради следует отметить, что изумился не только он.

Явление в Большом Зале роковой женщины, трижды вдовы, сопровождалось изумлёнными оханьями со стороны не слишком воздержанных на язык мужчин и жгуче-завистливыми взглядами женщин, особенно в возрасте… стыдливо умолчим, но в том, когда красота считается не только распустившейся, но и малость прихваченной осенью. Двадцативосьмилетняя Лулу, казалось, скинула лет десять, не меньше, и теперь блистала юным свеженьким личиком. Ей не нужна была пудра, ибо она затмила бы прелестный румянец на щёчках, нежных, как дижонские персики, и без надобности краска для теней и сурьма, поскольку голубые глаза её и без того были прекрасны и выразительны. Золотые локоны, уложенные в простую причёску, блестели, будто осыпанные искрами, а белизне пышной и в то же время обманчиво девичьей груди позавидовал бы мрамор.

— Что за чудодей поколдовал над вашей красотой, графиня?

Галантно склонившись над ручкой, унизанной кольцами, кавалер де Келюс, один из новых любимчиков Его Величества, озвучил всеобщее недоумение, приправленное, как и полагается, почти искренним восхищением.

— О-о, вы мне льстите, дорогой граф, — лукаво рассмеялась та. — Всего лишь хороший лекарь… Представьте, недели две назад у меня ни с того, ни с сего разыгралась ужасная лихорадка, и это почти перед самыми торжествами! Но одна высокопоставленная особа… — Она хитро сощурилась. — Разумеется, имена не озвучиваются, вы же понимаете… предоставила мне своего личного докторуса, и вот вам результат!

Кокетливо покружившись, продемонстрировав истончившуюся до хрупкости талию и вызвав зубовный скрежет дам, поспешно натянувших на лица вежливо-приторные улыбки, красавица промурлыкала:

— Мой чудо-лекарь назвал это «Побочный эффект». Разумеется, только мы с ним знаем секрет этого снадобья от лихорадки. — И стрельнула глазами в сторону позеленевших соперниц.

— Оно вам и прежде было без надобности, — галантно промурлыкал де Келюс. — Теперь же, признаюсь, вы в большей опасности, чем прежде: ибо кажущаяся ваша невинность теперь пробуждает к вам ещё больший интерес со стороны…

— Молчите, пошлый вы человек!

Довольная улыбка, сопровождавшая эту фразу, ясно показывала истинное отношение златокудрой дивы к происходящему. Она упивалась полученной славой, как гурман — внезапно обретённым тонким коллекционным вином урожая, бутыли от которого считались безвозвратно потерянными.

— Обманщик! — в негодовании шепнула одна юная девица подруге. — Только что отзывался о ней пренебрежительно — а теперь стелется у ног!