Когда возвращается радуга. Книга 2

Неудивительно, что фамильной резиденции графов довелось пережить неоднократно и голь, и запустение, а однажды и вовсе позорную продажу в чужие руки — за долги всё тех же неблагодарных и не умеющих преумножать потомков.

Выкупил это ветшавшее на глазах строение второй муж Анжелики дю Мортен. Или третий? Она уже не помнила. В памяти сохранилось лишь, что согласием на брак одному из них она поставила условие обязательной дарственной на бывшее фамильное гнездо. В котором, кстати, так и не прижился ни один из новых хозяев.

Да и как прижиться, если в каждой комнате в особых местах под половицами голубоглазая красавица, единственная, кто не потерял головы при поспешном переезде семьи, самолично начертала тёмным грифелем некие значки — руны, показанные одной старой ведьмой, вернее сказать — призраком ведьмы? Толики магии, коей прелестная и единственная хозяйская дочь обладала от природы, хватило на создание в покинутом «гнезде» атмосферы страха и постоянной беспричинной тревоги, отчего новые обитатели ни днём, ни ночью не находили себе места и рано или поздно перепродавали недвижимость поспешно и задёшево. Оттого и не возникло трудностей у… ах, да, у второго таки мужа, который счёл, что каприз очаровательной невесты обойдётся ему в считанные гроши, а окупится с лихвой — благорасположением и утомительно-сладостными ночами.

Ни один из мужей не знал, что берёт в жёны магичку, пусть и слабенькую. Законы Франкии не запрещали женщине благородного происхождения владеть магией, но при обязательном условии: ограниченном её применении, и лишь в домашних стенах, для домашних нужд, под контролем супруга и духовника. Однако Анжелика, девушка практичная, вовремя сообразила, что припрятанный дар — извечный козырь в кармане, а потому, не без помощи умений, перенятых у покойной ведьмы, научилась ловко отводить глаза духовным лицам, и до сих пор держала в тайне свои способности. Конечно, каждый раз, когда предстояла встреча с каким-нибудь святошей высокого ранга, приходилось идти на хитрость: например, обшивать нижние юбки мешочками с травами, с виду невинными, но отбивающими магические эманации, или носить амулеты с теми же свойствами, хоть и ослабленными, дабы не вызвать подозрений. Потому-то с юности Анжелика обвешивалась драгоценностями, «как утренняя роза — росой», по поэтическому сравнению одного из воздыхателей.

И по той же самой причине все её четыре венчания проходили не в роскошных столичных соборах, где таинство соединения душ и судеб производил сияющий святостью епископ, а в небольших сельских храмах, со святошами пониже рангом. Что, разумеется, не могло не вызывать зубовного скрежета невесты, привыкшей к блеску и поклонению, но вынужденной самое себя загонять в границы ложной скромности и набожности.

Впрочем, все эти неудобства окупались — не для нетерпеливых мужей, жаждущих её восхитительных ласк, а для самой интриганки, от которой даже дурная слава Чёрной вдовы не смогла отвратить поклонников. «Будто мёдом намазана!» — шептались злые кумушки разных сословий. «Змея!» — шипели благородные обманутые жёны. «Ведьма!» — почти открыто выражались отвергнутые страдальцы. Почти — ибо клевета без доказательств и попытки опорочить честное имя аристократки карались жестоко. А доказательств-то и не было. Сколь угодно можно было предполагать использование приворотных зелий и чар, но ни подкуп слуг, ни слежка, ни тайные обыски комнат в отсутствии хозяйки не позволили обнаружить ни капли подозрительных зелий, ни даже мелка или угля, коим могли бы чертиться каббалистические знаки; ни пучка запретных трав или растений, кроме тех букетов, что частенько обитают в спальнях девиц и замужних женщин вполне благопристойного поведения.

А меж тем злопыхатели просто не знали, где искать.

Никому и в голову не пришло бы — следить за графиней, когда, следуя традиции, после ежегодного Дня всех святых она отбывала в родовую усадьбу, навестить семейный склеп на старом кладбище близ поместья Мортен, неподалёку от замка графов Камилле. А именно там, в пяти шагах от усыпальницы скрывался, если можно так выразиться, кладезь познаний обольстительницы, не отягощённой ни моральными установками, ни постулатами веры, догм которой она придерживалась лишь, чтобы не навлечь подозрений Матери-Церкви; ни совестью, о которой она понятия не имела, ни любовью. Ибо за всю свою жизнь Анжелика дю Мортен-Сансу-Фортран-Камю любила единственного мужчину — своего сына. Остальных она приманивала для достижения определённых целей да удовлетворения самолюбия. От тех, кто выполнил предназначение, но успел надоесть, она избавлялась быстро, ловко, и, не без помощи старой Онорины-ведьмы, настолько виртуозно, что причины преждевременной кончины мужей казались окружающим естественными.

Но в случае с последним, графом де Камю, приходилось повременить.