Когда возвращается радуга. Книга 2

Вдохнула слегка отдающий затхлостью, едва уловимый аромат. Цветочная труха защекотала ноздри, сильфида с трудом удержалась от чихания. Ах, как это было бы неразумно, ведь оставшийся запас нужно расходовать экономно! Обычно для закрепления привязанности требовалась крохотная щепотка, однако время, когда Филипп пребывал в Константинополе, обошлось тайной ведьме слишком затратно. Несколько раз случалось, что, к вящей тревоге Лулу, связь с объектом её болезненной привязанности вдруг обрывалась, да напрочь! Когда это произошло впервые, она запаниковала и ринулась в заброшенную отцовскую усадьбу, к ведьме. Но дело было в августе, а Онорина появлялась лишь на Туссен, День всех святых, раз в году, когда неприкаянные, как она, души напитывались силой от пророков и святых, бродящих по земле до этого целые сутки. До первого ноября, дня Туссена, графиня чуть с ума не сошла от беспокойства и странного чувства потери: право же, ещё немного — и она бы поверила, что не презирает де Камилле, а любит, обожает страстно, потому-то и страдает. Но в положенный срок ведьма появилась в кустах сирени неподалёку от фамильного склепа, посмеялась над её тревогами и заявила напрямик, что женщины из их рода любить не могут, не должны, ибо любящий стремится отдавать, что имеет, а тех крох магии, коими наделены дю Мортен, едва хватает на них самих. Делиться — это глупость и непозволительная роскошь. Пусть выкинет из головы блажь: молодой граф всего лишь объект ненависти. Ну, или возможного вожделения, это не запрещено… А то, что в груди у неё странная пустота и горечь — так это отняли у дитятки-правнучки любимую куклу, оттого и затосковала…

Скорее всего, предположила Онорина, в Османии молодой граф случайно повстречал сильного целителя: это европейские докторусы пользуются, в основном, эликсирами и декоктами, да кровопусканием, а восточные, как правило, ещё и маги. Приболев, Филипп мог обратиться к одному из них, а тот, подлечив тело, заодно подправил ауру, оборвав при этом внешние привязки. Случайно или намеренно — об этом можно будет судить лишь при возвращении де Камилле. Отвернётся ли он от Лулу с презрением, станет ли избегать — значит, знает о наговоре, а нет, потянется, как и прежде — не судьба ему быть свободным. Так и будет всю жизнь предан, как те самые псы из монастыря Святого Бернана…

Впрочем, зачем тратить время на ожидание? Приворот восстановить несложно. Только зелья из лепестков понадобится больше обычного, да добавить кое-что для усиления, вроде толчёных зубов ехидны и нескольких капель ежемесячной крови…

За три года привязка обрывалась пять раз. Оттого-то и уцелело порошка всего ничего — малая горстка.

Да и действие становилось уже не то. В последние полгода Анжелика чувствовала это особенно: «поводок», натянутый сквозь моря и океаны, слабел с каждым днём. А недавно практически пропал. И ведь несколько дней тому назад, встретив её у Лувра в карете, Филипп глянул недоумённо и… холодно? Во всяком случае, не так обжигающе-страстно, как это было во время их редких недолгих свиданий, когда, раз в год, приезжая навестить больного отца, он под любым предлогом искал встречи с ней, чьей бы женой она в тот момент не являлась.

Невозможно, немыслимо потерять этот взгляд, этого мужчину!

Нет, она не станет дрожать над остатком приворотного порошка. Говорят, у каждого случаются в жизни мгновенья, когда нужно суметь поставить на кон всё, рискнуть — да хоть и головой! — и выиграть. Конечно, она рискует: ведь если вложит, не сдерживаясь, все силёнки в нынешний посыл — его могут почувствовать, отследить. Кто? Да хотя бы дежурные менталисты, которые, говорят, сутки напролёт сидят в специальных подвалах Инквизиции, стараясь уловить дурные помыслы и неразрешённое колдовство. И тогда не миновать графине де Камю суда, а то и костра: во-первых, за сокрытие способностей, во-вторых, за приворот вельможи благородной крови. И как бы ко всему прочему не припомнили бы смерти бывших мужей…

Но, возможно, прямо сейчас Филипп, её Филипп, её мужчина, её игрушка обнимается со своей уродиной… или красавицей невестой. Не бывать тому!

Лулу захлестнуло отчаянье напополам со злостью.

— Не отдам! — сказала глухо.

И принялась вычерчивать мелком, заговорённым когда-то Онориной, на заранее освобождённой столешнице туалетного столика рунный круг для волшбы.

По внутренней границе вывела два треугольника с противоположно смотрящими вершинами. Начертала нужные знаки — и осторожно натрусила вдоль граней гексаграммы цветочное зелье, вывалив всё, что ещё оставалось. Обветшавший платок скомкала в тугой узел, подожгла — и сунула в центр начертанной шестиугольной звезды, дотлевать. Вот так же пусть пылает коварное сердце графа, заставляя корчиться в муках…

Вот уже она простёрла руки над рунами, вот уже с языка сорвались первые слова приворотного наговора на чужом старинном наречии — Онорина была валлийкой, случайно однажды попавшей во Франкию, отсюда и странная цветочная магия, и северные знаки, и чужеземные заклинания…