Когда возвращается радуга. Книга 2

«Всего лишь красивый», капитан Джафар Нияз, был когда-то никем, бесправным греком-рабом, вместе со своим братом послуживший ежегодной данью с захваченных земель. Его вместе с остальными мальчишками-христианами, коими давался ежегодичный откуп, обратили в ислам и направили сперва на выучку и первые испытания в тыловых войсках, а затем в школу янычар, откуда уже он сам подал прошение о переводе во флот. Надо сказать, аги-наставники инициативу не всегда приветствовали, но отроку, показавшему себя не только хорошим бойцом, но и охотником до учения, отказать не могли. Тем более что на флоте нуждались в хороших офицерах, а из этого янычара должен был выйти толк, определённо…

И уже после трёх лет выучки молодой Джафар-бей получил под начало первую небольшую шебеку, затем несколько галер, а после нескольких удачных сражений — флагманский корабль османского флота. И сейчас многие пророчили ему звание капудан-паши — адмирала, и за глаза называли «Джафаром Солнцеликим», в пику Хромцу, которого, хоть и боялись, хоть и уважали, но не любили, а вот на капитана Джафара готовы были молиться и простые матросы, и янычары, которых он частенько во время битв поддерживал огнём с моря. И ни разу не прошёл мимо тех, кто барахтался в волнах, прося помощи.

Ирис ещё раз взглянула на Филиппа де Камилле.

Может, и он не прошёл бы. Недаром несколько лет назад именно граф первым рванулся на поиски пропавшего консула Франкии в Александрии, и неважно, что тот когда-то служил всего лишь простым писарем…

Впрочем, Бомарше был из дворян, и решение зарабатывать на кусок хлеба путём поступления на неприглядную для человека его происхождения службу далось нелегко; но как-то нужно было содержать семейство, в одночасье оставшееся без отца! А без протекции или рекомендаций не нашлось свободных мест ни в королевской гвардии, ни при великих мира сего. Оттого и устроился по случаю на освободившееся место… в городской-то тюрьме, куда немного нашлось охотников подзаработать. Что ж, зато денежно. Дворянскую гордость пришлось временно припрятать куда подальше, ибо дохода не приносила, а младшим сёстрам нужно было копить на какое-никакое приданое, да поддерживать в порядке обветшалый семейный особняк, хотя бы оставшееся крыло…

Как ни странно, но подобное прошлое Филипп де Камилле не считал постыдным. Поскольку, с его точки зрения, Огюст не опустился, а всего лишь временно приспособился к обстоятельствам, но при ближайшей возможности блеснул способностями и при встрече с достойными людьми проявил себя с лучшей стороны. Недаром именно ему, Бомарше, сам бессменный секретарь герцога Эстрейского, Максимилиан Фуке, доверил дела на время своей женитьбы, а затем отбытия в Бриттанию, для принятия наследства супруги. После чего, когда вернулся и поглядел на успехи своего протеже, сразу порекомендовал его не куда-то, а в личные помощники князю Самаэлю, как никогда нуждающемуся в столь ценных управленцах. А год с небольшим, когда Галлии понадобился представитель в Османской империи, его светлость герцог сам вспомнил о молодом человеке, умнейшем, находчивом, тактичном, словно самой природой созданным для дипломатичной службы…

Бомарше был для аристократа Камилле своим. Этаким отважным рыцарем, не сломавшимся под ударами судьбы и с честью вынесшим её испытания. Как и некая дворянская дочь, попавшая однажды волею судьбы из гарема султана к нему в объятья. Она тоже оказалась своей, и просто невозможно было не помочь ей вернуться на родину, уважив при том целомудрие девушки, чтобы та с полным основанием смогла украсить в день венчания свою головку цветами флердоранжа, символами чистоты и непорочности.

… А то, что саму девушку при этом не просто огорчала — унижала его холодность и безразличие, не догадывался. Зато Ирис — та хорошо знала. Немало ей пришлось выслушать жалоб и сетований от Ильхам из-за того, что человек, доставшийся по воле Тамерлана в мужья, избегает её, словно она уродина или больная…

Но всё же — она была своей.

А вот Назарка, рождённый в бедной хижине, вряд ли в глазах блистательного графа мог подняться выше уровня прислуги или комнатной собачонки. И поэтому его присутствие за одним столом с высокорожденными заставляло посла болезненно морщиться. Едва заметно, но всё же…

Ирис в очередной раз отвела глаза.

Ну и пусть творит, что хочет. Хорошо, что герцог не такой. И тот, кто приехал вместо Мастера Жана — кажется, она догадывается, что это за человек — он, похоже, тоже не возражает, что с его сы… Да, точно, сыном, подобное сходство просто не может оказаться случайным… Что с его мальчиком сидит за одним столом и делит одно яблоко и громадный персик какой-то арапчонок на побегушках. Говорят, когда придворного шута — кстати, большого друга короля Генриха — спросили как-то: «Правда ли, что Его Величество — очень простой человек?» — тот хмыкнул и ответил значительно: «Государь — в обращении весьма прост…»

Ей нет никакого дела до этого сноба.

И вдруг она едва не рассмеялась.

Так вот чем объяснялась его холодность к ней!