Когда возвращается радуга. Книга 3

— Тот самый ошейник, что был на тебе, госпожа. Христианский монах всё никак не мог его с тебя снять, и вдруг, когда ты исчезла — ошейник остался на подушке, пустой. Брат Тук забрал его с собой для изучения. Значит, его собратья как-то смогли нацепить эту штуку на твоего обидчика. Может, не в одиночку, но сумели.

— Тогда в Сесиле сейчас ни капли магии…

Ирис с облегчением вздохнула. И мысленно себя одёрнула: рано радоваться! Да, Али прав: барон старше… а значит, мудрее и хитрее; а при его коварстве — как знать, нет ли в его арсенале каких-то грязных трюков?

Слишком уж благороден Филипп. И так спокойно отдал «лишний» кинжал…

Она с тоской покосилась на своё оружие — подарок эфенди, «жемчужину Востока», о которой совсем недавно вспомнил, наконец, Назарка. У них с Пьером всё никак не получалось сделать из воды «волшебное зеркало», как они называли, аналог хрустального шара прорицателей; и тогда Пьер вспомнил, что когда они братались — их способности возросли, и как знать, не волшебный ли предмет помогал при этом? И вот чудесный кинжал, миролюбиво поблескивающий изумрудами в рукояти, лёг рядом с объёмистой миской, наполненной водой… И уже через минуту совместных мыслей о Филиппе на водной поверхности появилась долгожданная картинка.

Вернее сказать, думали о графе де Камилле и представляли его себе в тот момент Ирис и Назарка, а вот Пьер, который до сегодняшнего дня и в глаза не видел сиятельного графа, даже и не старался; зато страстно желал узреть ненавистного Его, державшего Мари на цепи, морившего её голодом, грозившего рано или поздно выпить. Вспоминал следы от крысиных зубов на худеньком тельце, запотевший кувшин с такой вкусной и прохладной водой — и потрескавшиеся от жажды губы Мари… и всем сердцем требовал от судьбы мести и справедливости.

Глава 12

Неискушённому наблюдателю начало поединка могло бы показаться вялым, а сами дуэлянты — нерешительными и даже несколько заторможенными. На самом-то деле — и сгрудившиеся в тени раскидистой яблони бритты, и оба франка, устроившиеся неподалёку у старой коновязи, откуда был отличный обзор на освещённую растущей луной поляну, прекрасно понимали, что в бездоспешном бою, когда корпус не защищён ни плотным плащом и дублетом, ни кожаным нагрудником, а лёгкое полотно нательной рубахи прикрывает тело лишь символически, опасностью и обескровливанием чреваты даже скользящие удары и незначительные порезы. К тому же, каждый участник озабочен одновременно двумя проблемами: как загнать железное острие противнику куда-нибудь под ребро или хотя бы в доступную часть тела, но в то же время и самому не схлопотать подобный подарочек. Причём последнее желание, как правило, бывает выражено куда сильнее, особенно у лиц рассудительных и хладнокровных, потому-то первые десятки секунд соперники не просто осторожничают: они присматриваются, изучают, выстраивают тактику…

И вот после первых пробных выпадов и батманов начинается самое веселье.

— Так я и думал… — мрачно пробормотал граф де Келюс, впрочем, без особого беспокойства. — Наш дипломат в бою не такой уж и мастер. Середнячок. А, нет, уровень, пожалуй, выше среднего…

— Сравниваешь с собой, Жак? — откликнулся Бомарше, не сводя глаз с танцующих, как могло на первый взгляд показаться, фигур — издалека и в полусумраке очень похожих, разве что Филипп на полголовы выше барона, да изящнее, несмотря на крепкую мускулатуру. Впрочем, избавившийся от плаща и камзола Уильям Сесил оказался не таким уж неповоротливым, кое впечатление производил в одежде. Выпады его были так же ловки и быстры, как у более молодого противника, а пресловутый горб ничуть не сковывал движений и иногда казался, чего уж там, не закостенелой частью спины, этакой связующей печатью, перекашивающей корпус и не позволяющей даже развернуться толком в сторону, а продолжением тела, словно лопатки у барона оказались слишком уж выступающие и острые.

— С собой? Да я сплю со шпагой! — высокомерно отозвался де Келюс. — А наш дипломат наверняка обходится двумя-тремя занятиями в неделю и считает себя великим мастером…

Бомарше вовремя удержался от того, чтобы не съязвить: «Спать надо с женой, а не со шпагой!» И поблагодарил Всевышнего за природную сдержанность. Не лучший момент, чтобы напоминать другу о супруге, которая, по словам некоего шелкопёра, «более красива, чем добродетельна…» Болтуна Келюс, разумеется, заколол, но и сам из тогдашней стычки еле выполз: щелкопёр оказался-то не промах, и угостил рогатого мужа так хорошо, что тот выжил чудом. А выжил-то, возможно, лишь потому, что и впрямь, брезгующий осквернённым супружеским ложем, предпочитал плотским утехам фехтовальный зал…

— Однако барон просто середнячок, да ещё и старше, — продолжал Келюс. — Эхма! Рубящий в голову! И больше рубит, чем колет, значит — скорее выдохнется…

Неподалёку на своём округлом наречии перешёптывались бритты.

Но уже скоро наблюдателям стало не до разговоров. В тишине ночи лишь лязгало железо да слышалось прерывистое дыхание и возгласы поединщиков. Разминка и красивости закончились.