— Она совсем рядом, брат. Я… мне кажется, я её чувствую.
— Вот и соберись с силами. Хорош ты окажешься, если нам придётся тащить твою Мари на руках, а силушки-то у тебя и не будет! Я, может, тоже хочу побыстрее. Да только знаешь, как мудрые говорят: «поспешай медленно». Хлебца вон пожуй и воды хлебни, и того хватит. И псину покормим, а то загнался совсем. Чай, тоже божья тварь, пожалеть надо.
Нехотя Пьер опустился рядом.
Пёс, где стоял, там и растянулся, бессильно раскинув лапы.
— Хлипкий, — с сочувствием покосился Назар. — Ишь… точно, из благородных, шерсть-то, гляди, какая гладкая да шелковистая.
— Не, — покачал головой побратим. — Видел я господских псов. Они на охоту натасканы, целыми днями могут по лесу гонять, с них как с гуся вода. Этот послабже. Может, негодный, оттого и выкинули?
Пес заворчал, будто возражая.
— И вовсе не негодный, — заступился Назар. — Просто при доме жил, а теперь потерялся. Видишь, какой гладкий? При господах, поди, на подушках валялся как наш Кизил…
Вздрогнув, пёс уставился на мальчика осмысленным взглядом. Будто услышал знакомое слово.
— Ки-зил, — замедленно повторил Назар. — Знаешь такого? А-а, что это я, — прервал он себя. Пошарив в мешке, выудил лепёшку, отломил половину. Протянул псу. — Ешь, друг. Без тебя нам туго пришлось бы.
И впрямь, без помощи нового спутника они проплутали бы дольше. А то и погибли. Пару раз путеводный клубок крутился перед очередными узкими туннелями как-то неуверенно, и тогда пёс шёл первым, проверяя, безопасен ли проход. Один раз он еле успел отпрыгнуть от свалившейся с потолка плиты: та сорвалась, встала на ребро, перегородив каменную кишку, и счастье пса, что он оказался перед ней, так и расплющило бы. В другой раз он выскочил из коридора, как ошпаренный, тряся головой, чихая и пытаясь лапой оттереть слезящиеся глаза.
— Гляди ж ты… Шахтёрский газ! — прошептал тогда Назар.
И уже в безопасном месте пояснил побратиму, что газ, скапливающийся у самой земли, очень опасен, да и горюч, когда его много. И отравить может. Только он — тяжёлый, и стелется у самых ног, и без запаха, его только кошки да птицы чуют. Да вот ещё и собаки.
Нет, может, его особым зрением и углядишь, да только время упустишь, нанюхаешься.
С той поры клубок больше не замирал в недоумении, а, скорее всего, пропускал коридоры, заведомо опасные. Может, оттого и брели они так долго по этому нескончаемому лабиринту…
Назар задумался.
Хлеб и сыр — это, конечно, хорошо, да вот ещё яблоко, прихваченное с кухни. Но будь сейчас рядом брат Тук, он сказал бы: ничто так не подкрепляет силы духа, да и телесные, как добрая молитва… Ведь ему, как ученику, надо не только за Наставником умные слова твердить, да башкой кивать, но и на деле их применять. «Практика, сын мой, практика!» — любит повторять монах.
Но сперва он напоил пса, как делал уже однажды: из ладоней. Он-то потерпит, а животине бессловесной не объяснишь, что воды у них уже немного. Да ведь псина не виновата, что прибилась именно к ним… Вытер руки о полу длинной рубахи, потрепал приблудыша по холке. Тот сморгнул ошарашенно, будто его первый раз в собачьей жизни погладили, и даже вроде отпрянул. Но потом, поворчав, улёгся рядом. Вздохнул совершенно по-человечески.
А Назар пригладил пятернёй волосы, словно заодно собирая в кучку разлетевшиеся мысли, скинул башмаки, пошевелил босыми ступнями… Хорошо. Теперь ничего не отвлекает. И каменный пол не такой уж жёсткий, можно привыкнуть.
Тело само приняло нужную для медитации позу.
— С ума сошёл, — проворчал Пьер. — Нашёл время молиться.
— Не мешай, — только и отозвался Назар.
И воззвал о помощи к Тому, кто всегда услышит.
На какое-то время он отрешился от окружающего, мысленно повторяя слова, заученные, вытверженные, но сейчас, казалось, взывающие к небесам от самого сердца. И в какой-то момент понял, что поясницу больше не тревожит сырость от каменной стены, а гудёж в натруженных ногах унялся… А потом подземелье озарилось вспышкой света. Назар даже вздрогнул от неожиданности. Но нет! Огонь, оказывается, горел не въяве, а перед его внутренним взором, свидетельствуя, что, наконец-то, достигнуто долгожданное состояние просветления, чистота духа, и что прямо сейчас он зачерпнул из бездонного и благостного источника свою каплю Святости. Это её чистый и неугасимый светоч.
Уже ради этого стоило пойти на выручку другу!
Пёс, будто ощутив что-то, в недоумении приподнял ухо.
Назар шутя потянулся к нему в благословляющем жесте — и собачья шерсть вдруг заискрилась, засияла — и очистилась от пыли и грязи, насевших за полдня беготни по катакомбам. Пёс легко, как молодой щенок, вскочил и завертелся на месте, не понимая, что происходит. И громко, от полноты чувств гавкнул на весь коридор.
Пьер уставился на побратима в изумлении.
— А ты силён, брат. Глянь-ка, лохматый у нас каким живчиком забегал! А ну, и меня осени благодатью, а то я в таких делах ещё не мастак…
***