Когда возвращается радуга. Книга 3

Сглотнув, он опустил фонарь на уровень груди. Чёрные тени, метнувшись по лицу статуи, вдруг оживили его, изменив гримасу на умоляющую. Неподалёку задрожал пёс, в собачьей глотке завибрировал, нарастая, рык. Этот звук заставил очнуться, прогнать наваждение и завертеть головой, высматривая друга. Подумаешь, идол какой-то! Брат Тук учил не бояться древних Богов. Их власть давно закончилась.

Где-то в самом дальнем углу Пьер, скорее всего, даже не заметивший препятствия, летя на голос во тьме, обнимал и утешал найденную, наконец, подругу. И словно камень свалился с души Назара. Он сплюнул: деревяшка и есть деревяшка, чего бояться? И поспешил к другу.

Девушка, заметив приближающийся свет, испуганно вскрикнула и сжалась в комочек, но Пьер её успокоил:

— Тихо, тихо. Не бойся, он со мной. Это Назар, мой побратим, мы вместе с ним тебя искали. А псина с нами, она хорошая, добрая, тоже друг…

Пёс тихо задышал рядом и присел, не приближаясь более, словно не желая напугать.

От одного взгляда на фигурку, вжавшуюся в стену, сжималось сердце.

Сидела она на кучке какой-то почерневшей соломы, в обтрёпанном, насквозь пропылённом каменной мукой платьишке, не замечая, что пришелец с собакой с ужасом смотрит на её босые ноги, кое-как обмотанные тряпками и ничем не прикрытые. Обмахрённый край юбки едва прикрывал голые худые коленки со следами укусов, а сквозь повязки — теперь уже ясно, что надёрганные из подола — проступали бурые пятна.

Крысы. Бедняжка отбивалась от крыс. В темноте, сидя на цепи, протянувшейся от ошейника до железного кольца в стене… Ещё в трюме «Солнцеподобного» Назар познакомился с этими тварями и хорошо знал, на что они способны. Но у него-то были с собой свет, сухари и вода, а главное — возможность забраться повыше на гору сундуков, чтобы хоть как-то выспаться вдали от острых зубов…

Тем временем, ругаясь сквозь зубы, Пьер пытался открутить какой-то винт на железном обруче из двух половинок, обхватившем шейку Мари. Назар подсел рядом, присмотрелся. Устройство простое, да не для слабосильных, почти детских пальчиков; а вот побратим справится. Он только на вид хлипкий, а руки у него ого-го, рабочие руки-то…

— Он скоро придёт, — всхлипнула девушка, худенькая, остроносенькая, и из глаз её, и без того распухших, вновь полились слезы. — Он сказал, что если я не сниму твоё кольцо — просто отрубит мне руку, но всё равно меня выпьет… Пьер, беги, тебе с ним не справиться!

— Это что ещё за «Он»? — сердито пыхтел Пьер, раскрутив, наконец, винт с одного края скоб и приступая к соединению на другой стороне. — Я ему покажу — чужих невест воровать! Я ему покажу — руки отрубать, скоту недорезанному… Потерпи, малышка, совсем немного осталось…

Свет от фонаря высветил неподалёку пустую деревянную миску, опрокинутую вверх дном, изрядно погрызенную — и вне досягаемости: человек на цепи точно не дотянулся бы. То ли специально оставили в отдалении, поддразнить, помучить, поиздеваться, то ли крысы оттащили, да едва не сожрали посуду вместе с едой… А ещё дальше стоял, оказывается, как ни в чём не бывало, кувшин с водой. Тут даже обычно сдержанный Назар пробормотал чуть слышно несколько нехороших слов, узнанных когда-то от матросов на корабле: на кувшин, видимо, были наложены чары, он весь покрылся мелкими капельками, и один вид его усиливал жажду. А главное — стенки сосуда слабо светились. Даже в темноте он был виден, манил, звал к себе, обещал затушить пожар в иссохшем горле…

Сколько дней — здесь, в темноте, почти без еды и без воды, задыхаясь от вони и отбиваясь от крыс… Бедная Маришка! За что же её так?

Спохватившись, Назар бросился искать флягу. И не успел Пьер растащить скобы ошейника — уже держал её у потрескавшихся губ несчастной девушки. Она накинулась на воду, давясь, захлёбываясь, а у отрока защипало глаза и перекосило лицо. Но вслед за тем заворочалась, зарычала в груди глухая ярость.

Сволочь! Шакал! Да кем бы он ни был… разве можно так издеваться?

Постой, что она там говорила? Выпить?

Он хотел её выпить?

Сунув Пьеру вторую флягу, а заодно и горбушку, он пристроил фонарь неподалёку и ринулся к паршивому кувшину. И, в общем-то, не удивился, когда после первых же слов молитвы вода перестала светиться — ага, были здесь тёмные чары, точно, да не сдюжили против Божьего слова… Но поить Мари этой водой, хоть и очищенной святостью, он побаивался. А вот вылить на порог, чтобы смыть меловую черту — на то она вполне годилась. Сюда-то они как-то прошли, а обратно… Кто её знает, эту злую магию, как она работает?

«Вот тебе!» — со злорадством приговаривал Назар, стирая чужую защиту. «Будешь знать, как девок воровать, нечисть проклятая! А главное — кто бы ты ни был, сюда теперь уже не сунешься, через намоленную-то воду. И пусть твой идол сдохнет с голоду, без христианской кровушки-то! Ишь, что удумал? У правоверных и то — девок если воруют и в полон берут, так лишь для продажи, в холе, в воле держать и любоваться, а тут — в жертву… У-у, я тебе…»

И не замечал, что от его злых слов пузырится не только вода, но и камень, на который попадала чистая струя.