Адамберг не собирался напрасно кататься по окрестностям до самого По – в гостиницах все равно не найти свободных номеров. Он снова поставил машину на обочине у края луга Альбре и опустил спинку сиденья, устроив себе место для ночлега. Потом достал из кармана шар и стал смотреть на снежинки, танцевавшие в свете луны, которая только что пошла на убыль. Он повторял последнюю фразу, столкнувшуюся с одним из пузырьков газа у него в голове: “Убивать больше некого”. Его раздражала и еще одна крошечная частичка, но он заставил ее исчезнуть, потому что она не имела значения: это была фамилия психиатра, доктора Мартена-Пешра. Он подумал: может, она беспокоит его оттого, что врач со своими прямыми вопросами и четкими указаниями набросился на него, словно на долгожданную добычу? Нет, ничего подобного. Дело только в его имени, которое вызывало ассоциации с шустрой маленькой птичкой – голубым зимородком[14]. Ничего интересного, эту протомысль можно истребить.
В мрачном настроении он, как мог, устроился в машине, осаждаемый пузырьками газа, которые, словно патрульные машины, без устали курсировали у него в голове сами по себе, выбирая незнакомые маршруты. Да, в кладовке обнаружены волосы. Да, все связывает Луизу Шеврие с убийствами. Но вот уже два дня, как что-то от него ушло, покинуло его, поколебав уверенность в своей правоте. Это что-то таилось в несносных пузырьках, он был в этом уверен. Они и останавливали его мысль. Когда начала рушиться его уверенность? После того, как Ретанкур побывала у Луизы? Нет, раньше. А ведь Ретанкур написала одну фразу, которая тоже привела в движение пузырьки. “Не смогла осмотреть ее комнату, там все скрипит”. Да, именно эта фраза и особенно последние слова. Адамберг пожал плечами. Ну разумеется, все скрипит. Как “Сантьяго” Магеллана, у которого наверняка скрипели все мачты и вся обшивка, перед тем как он разбился о черную скалу в очередной закрытой бухте. При его теперешнем положении ему оставалось только взять блокнот и записать:
В сообщении Ретанкур были и другие взбудоражившие его слова: “Только все время болтает и воркует, терпеть этого не могу”.
Воркует. И снова голубь. Он старательно переписал заинтересовавший его отрывок фразы:
Потом с ощущением легкого отвращения захлопнул блокнот.
Глава 42
В шесть часов утра Адамберг, тело которого разламывалось после ночевки в автомобиле, отправился на поиски ручья, судя по карте, находившегося не очень далеко. Он прошел мимо кафе, где уже поднимали жалюзи, но счел, что лучше пойти туда после того, как он помоется и переоденется во что-то менее мятое. На ум то и дело приходили разные имена, вызывавшие самые обыденные ассоциации. Слова, они такие.
Вода в ручейке была прозрачной и ледяной, но Адамберг любил чистую воду и не боялся холода. Помывшись и надев приличную одежду, с еще мокрыми волосами он пошел в деревенское кафе и заказал завтрак. Он был первым клиентом. Вода смыла вчерашние мрачные мысли, но он почувствовал, как кружение снежинок в шаре, оттягивавшем карман, разбудило пузырьки у него в голове, как они зевают, потягиваются и потихоньку, неуверенно начинают свой танец. Он открыл блокнот и записал:
И подчеркнул тонкой чертой. Когда в семь тридцать он подходил к машине, пришло сообщение от Вейренка:
Помощь нужна? Могу в 14:22 быть в Лурде.
Адамберг ответил:
Я тебя встречу. Заряди батарейку мобильника. Здесь негде поселиться. Я ночую в машине, моюсь в ручье, ем в придорожной забегаловке. Подойдет?
Вполне. Привезу что-нибудь, чтобы скрасить серые будни, –
написал Вейренк.
Захвати два костюма биозащиты и нашу обычную дребедень, –
попросил Адамберг.
И шмотки.
Хорошо.
В восемь ровно Адамберг вошел в мэрию Лурда, в ведении которой был луг Альбре. Два часа спустя дело не сдвинулось с места, все прекрасно понимали, в чем состоит его проблема и его просьба, но нужно было получить личное согласие мэра. А мэр был недоступен. Утро понедельника, начало недели – бюрократический механизм вращался со скрипом. Комиссар дружелюбно объяснил, что можно не беспокоить мэра, а обратиться к префекту департамента Верхние Пиренеи по той причине, что мэр Лурда недоступен, а ему нужно срочно направить ходатайство в рамках полицейского расследования одного дела, в котором фигурирует уже десять жертв. После этого все завертелось куда быстрее, и спустя десять минут Адамберг вышел из мэрии с бумагой в руках.