Когда выпадает снег (СИ)

 Аллея опустела, я осталась одна. Когда долго молчишь, происходящее вокруг теряет реальность. Мне ничего не стоило теперь просто свернуть с дорожки и уйти по снегу в лес, просто идти и идти вперёд, не разбирая дороги. Словно все связи порвались. Как будто гравитационные силы привычной жизни больше не действовали на меня. Мне совершенно незачем было возвращаться в школу, незачем было досиживать оставшиеся уроки. Я была для них мертва, и потому свободна.

 Я шла под деревьями. Они, голые и безжизненные, тянулись к бесцветному небу.

 Высоко вверху ветви переплетали небо едва заметной тонкой паутиной. Кое-где чернели оставленные пустые гнёзда. Птицы попрятались, даже синиц не было слышно. С неба тихо падал снег. Тишина была мёртвая.

Такое бывает в самом начале зимы. Всё словно застывает.

 Мерцающе и зловеще краснели гроздья ягод на молодой рябине. Ветра не было, ни одна ветка не шелохнулась. Только снег хрустел.

 Когда выпадает снег, и становятся видны следы, только тогда и можно обнаружить, как много существ окружает нас, оставаясь невидимыми. Снег выдаёт их тайны и секреты.

 На снегу были танцующие птичьи следы, и, словно парные черточки, беличьи. Потом следы какой-то большой собаки. Я поискала рядом следы человека, но их не было. Должно быть, собака была бродячей.

 Неглубокий снежный наст и смёрзшиеся листья под ним хрустели, и звук моих шагов был единственным звуком в тишине пустого леса.

 Я шла дальше, без дороги углубляясь в заросли, и в какой-то момент мне показалось, будто пространство на многие километры наполнилось однообразным и нестерпимо громким звуком моих шагов, и весь лес, затаившись, слушает их. От скрипа снега под моими ногами тишина вокруг звенела, эти звуки разносились эхом, отдавались у меня в ушах.

 Мне вдруг стало страшно от того, что меня теперь слышат и, должно быть, видят все, кто притаился в этом безмолвии, что я под обстрелом сотен глаз. Я пошла быстрее, но деревья не редели. Земля пошла под уклон, и я увидела, что деревьям нет ни конца, ни края. Где-то здесь городской парк заканчивался и переходил в необъятную подмосковную лесопарковую зону.

 Я спустилась в низину, деревья, казалось, обступили меня, стеной поднимались вокруг. Снег здесь не таял в оттепели и был куда глубже; подлесок стал гуще.

 От снега в лесу было холоднее, чем в городе, словно я была теперь в огромной морозильной камере. Скоро джинсы у меня промокли до колен. С тех пор, как я сошла с тропинки, кажется, прошло много времени, и я давно перестала понимать, куда иду.

 Когда я вышла обратно на аллею, там уже никого не было. Должно быть, сдвоенный урок закончился, и мой класс вернулся в школу.

 Ноги у меня были сырые, я вся продрогла.

 Я побрела к метро, потом пошла быстрее, потому что только так и можно было согреться. Почему-то теперь мне не хотелось оставаться одной, и я позвонила Антону.

7.На окраинах

 Выходя из метро, я снова увидела рядом с Антоном Пашу, но тот только пробурчал «привет», и больше не обращал на меня внимания. Вроде как, терпел меня рядом с собой.

 Мне было до того муторно, что не хотелось ни с кем-то воевать, и я порадовалась, что у Паши тоже не воинственное настроение. Когда я мирюсь с кем-то, я обычно начинаю любить этого человека больше тех, с кем никогда не ругалась, и я, кажется, готова была полюбить и этого Пашу. Не то, что бы он мне теперь нравился, но иногда достаточно, чтобы человек просто перестал на тебя бычить.

 Я так и не поняла, зачем мы поехали к Паше домой. Должно быть, на улице было просто холодно, а податься больше было некуда. Кажется, мы ехали то ли по серой ветке метро, то ли по зелёной. Помню только, что на юг, и что в какой-то момент поезд выехал на поверхность, мелькнул забор с колючей проволокой и потом река, узкая в этом месте, как канал. Мы словно переехали какую-то границу.

 Когда мы вышли из метро, уже зажглись фонари, и в мешанине падающего снега, света фар и шума проезжей части я не обратила внимания, на какой троллейбус мы сели.

 Антон с Пашей гоготали всю дорогу, видимо, не считая нужным развлекать меня разговором, только Антон время от времени, почти не оборачиваясь, клал мне руку на плечо, притягивал к себе или ещё каким-нибудь подобным образом обозначал, что я с ним.  Мне было стыдно перед людьми, сидевшими в троллейбусе – и за громкое ржание парней, и за эти демонстративные тисканья, - и я старалась ни на кого не смотреть. Я смотрела на мелькавшие за окнами огни и снег. Огни и снег, и больше ничего за ними не было видно.

 Едва мы сошли на остановке, как тишина и тьма обступили нас. Целый лес многоэтажек громадами уходил в темноту, и россыпи горящих окон беспорядочно висели над нами в этой темноте.

 Мы вошли в подъезд, и Паша вызвал лифт. И снова я не запомнила, ни этаж, ни номер квартиры, хотя обычно никогда настолько не забывалась в незнакомых местах.