Когда выпадает снег (СИ)

 За окнами был мрак и холод зимней ночи. Я уткнулась лицом в самое стекло, чтобы разглядеть снаружи хоть что-то. Далеко внизу белела земля с фигурками машин, присыпанных снегом. Я в одиночестве бродила по квартире, открывая все двери подряд. Паша с Антоном устроились в комнате перед телевизором, но даже на кухне посуда в шкафах звенела от их гогота.

 Первое, что я почувствовала, приоткрыв дверь той комнаты, был запах. Кислый и затхлый. Потом в свете, падающем из коридора, я увидела на диване человеческую фигуру. Фигура чуть пошевелилась и застонала во сне, прикрывая вялой, тощей, как стебель, рукой глаза. Седые лохмы торчали из-под этой руки. В узкой комнатёнке, заканчивающейся окном, только и было места, что для двух кроватей и узкого прохода между ними. Вторая кровать пустовала. Окно было закрыто, но в комнате держался мороз, как в нежилом помещении.

 За моей спиной послышались шаги, и Антон, - я узнала его, не оборачиваясь, по тени и по этим рукам, которые без конца по мне сегодня елозили, - появился за моей спиной. Он снова взгромоздил мне руки на плечи. Антон был сегодня назойливее, чем раньше, и это меня смутно тревожило и напрягало. Я вывернулась из-под его рук и кивнула в сторону дивана.

 - Кто это? – спросила я.

 - Пашкиной матери сожитель. Ну, я думаю, они только бухают вместе и всё такое, –  не заботясь о громкости, ответил Антон.

 - Пашка его уже пару раз ебашил по пьяни стулом. Но этот, - он кивнул на старика, - так и не вспомнил. Просыпается типа: откуда, на хуй, у меня синяки?..

 Антон засмеялся, очевидно, эта история рассказывалась уже не раз и всегда с неизменным успехом.

 Антон заглянул мне в лицо. Кажется, мое тихое настроение и смущало его, и радовало.

 - Он говнится, когда пьяный, бред всякий несёт, - чуть смущенно пояснил Антон. Он взял меня за руку и потянул прочь. – Да забей, Пашка же не сильно, так только, - добавил он.

  Мы вошли в большую комнату, и Антон потянул меня на кресло рядом с собой. Пашка валялся на диване и пялился в телик. Я мало прислушивалась к их разговору, или к тому, что должно было так называться. Меня клонило в сон. Грохотала музыка, странно контрастируя с молчанием морозной ночи за незавешенным окном, но в этом грохоте, как в чём-то обволакивающем, было почти уютно. Снег, кажется, прекратился, и ночь за окном была тёмной.

 Рука Антона непрерывно двигалась, то приобнимая меня за плечи, то поглаживая по плечу, то опускаясь на талию. Мне хотелось сбросить эту руку, но почему-то я была уверена, что это только позабавит Пашу, и мне не хотелось привлекать к себе его внимание. Молчащая ночь за окном как-то давила на меня, и мне хотелось только, чтобы до утра не успело случиться ничего гадкого.

 Может быть, я всё-таки задремала: я даже не сразу поняла, как в комнате вдруг очутился старик. Загораживая лампу, он нависал над нами всклокоченной головой, огромной и страшной в ореоле света. Я дёрнулась, и едва не свалилась с кресла.

 - Знаешь, что с крысами делают? – орал Паша, пихая его в грудь.

  Я уставилась на Пашу. Мне казалось, он не злится по-настоящему, то есть он, может быть, и ненавидел старика в общем, но не в данный момент. Я видела по его лицу – ему нравилось это, хотелось драки, хотелось избить кого-то.

 Старик качался, едва держась на ногах, и что-то бессвязно бормотал, размахивая руками.

 – Ты ж сидел, не отучили тебя там крысятничать?!

 Паша с видимым удовольствием пихнул его в грудь ещё раз, и старик начал заваливаться на нас. Я невольно поддалась чувству гадливости и отшатнулась. Антон выставил руки и оттолкнул старика, чтобы тот не свалился прямо на меня.

 - Кто у своих-то ворует? Ты, урод? – не отставал от него Паша. – Скажи мне?

 Дед что-то мычал в ответ.

 Качалась задетая люстра, и мне казалось – всё это когда-то со мной уже было, будто в плохом сне.

 - Слушай, да оставь его! Он же не соображает, - вдруг воскликнула я. Не знаю, почему – старика мне было почти не жаль. Может быть, в тот момент мне казалось, что мы с Пашей почти друзья. И мне просто не хотелось, чтобы он вёл себя, как полный урод.

 Паша обернулся ко мне, и вот теперь я увидела на его лице настоящую ярость. Кожа головы его сквозь короткий бесцветный бобрик порозовела от злости.

 - А тебе вообще, слова никто не давал! Чё ты вообще здесь делаешь?!

 Я замерла, слезы мгновенно оказались у меня где-то у глаз, и я возненавидела себя за это. Откуда-то, словно издалека, я услышала голос Антона; он пытался превратить всё в шутку, но его голос звучал жалко:

 - Эй, ну не ссорьтесь…

 Я вскочила с кресла и стала искать свой рюкзак, больше всего боясь, что не смогу его сейчас найти.