Когда взрослеют сыновья

— Такие дела вскачь не решают! — Хатимат села на стул и закинула кончики платка за спину. — Вот послушайте-ка, что я вам скажу. Самые богатые люди у нас — колхозники, а пуще всего — чабаны. Вчера у меня была родственница из Великента. Рассказывала, что они получают там чистых десять рублей за один трудодень, не считая натуроплаты. А чабанам платят по высшей ставке. У них кошельки — что чемоданы. Говорят, до революции у одного мудреца спросили: «Кого больше, умерших или живых?» А он ответил: «Больше умерших, если считать чабанов». А сейчас… только посмотрите на них. Важные стали… Помнишь, в прошлом году, — обратилась она к сестре, — на стадионе проводили день чабана? Какие там товары продавали, чего только не было! Я еще купила два бельгийских ковра и самовар.

Саидат и Шарип переглянулись.

— Так все же сколько? Давайте договоримся о цене.

Но Хатимат махнула рукой: мол, подожди, пока я закончу рассказ.

— Чабаны пришли нарядные и гордые, что твои министры. Деньги доставали вот такими пачками, — и она показала руками, какие пачки денег были у чабанов.

— Слушай, милая! — засмеялся Шарип, положив Саидат руку на плечо. — Зачем мне пять лет учиться в институте? Брошу-ка я все и отправлюсь с отарой в горы! Будешь женой чабана…

— Точно, — подхватила Саидат, — а я поступлю на ферму дояркой и стану работать с тобой рядом!

— А доярки сейчас, — хлопнула в ладоши Хатимат, — так носы задрали, что и земли не видят, в небо смотрят! Ведут себя нагло, будто мир держится на их плечах. Когда появились цветные телевизоры, я хотела купить. И что же вы думаете? Не продали! Говорят, что только по талонам для доярок и чабанов. Уверяю вас, пока все они не насытятся телевизорами, нам их не видать. А в прошлое воскресенье я была на свадьбе в Хасавюрте, моего мужа двоюродного брата племянник женился…

— Ну и родство! — вырвалось у Саидат.

— Что вы сказали?

— Родственник, значит, — смутилась девушка.

— Да, близкий родственник, — утвердительно кивнула Хатимат. — Послушайте дальше…

— Я пойду поставлю чайник, — перебила ее сестра.

— Иди, я тебе об этом уже рассказывала.

— И не раз, — вздохнула та.

— Ну и что же произошло на свадьбе вашего близкого родственника? — спросил Шарип и под столом толкнул ногой жену.

— Такая была свадьба! Собралось человек пятьсот. Все разряжены — глаз слепнет. Женщины в золоте, в бриллиантах, щеголяют друг перед другом, состязаются. Столы ломятся. И вдруг появляется одна красотка. Все стали на нее таращить глаза. Мужчины повскакивали с мест, кинулись встречать, каждый предлагает свое место. Женщина совсем молодая и с вот такой прической. — Хатимат подняла руку над головой на полметра.

— Тебе бы пошла такая прическа, — нежно сказал жене Шарип.

— На ней, — продолжала Хатимат, — было надето модное шифоновое платье, на сиреневом поле крупные розы, туфли в тон платью, каблук такой высокий, что, хоть река под ним протечет, туфли не замочит. На одной руке золотые часы, на другой — золотой браслет, на каждом пальце по кольцу — и с бриллиантами, и с бирюзой. Руки белоснежные, красным лаком покрыты когти, в ушах серьги, на шее цепь, — вот такая толстая, — она соединила указательный и большой пальцы.

— Вот такую бы цепь да для нашего Султана, красивый был бы ошейник, — вставил Шарип.

— А на груди у ней значок депутата Верховного Совета всего Советского Союза. Ну, как только она появилась, мужчины завертелись словно на раскаленных углях, передохнуть ей не дают, все приглашают танцевать — уж такое уважение, такой почет!.. Я спрашиваю: «Кто она?» А сама думаю: «Наверное профессорша какая или художница». А мне отвечают, что это доярка Салимат. Тут я чуть со стула-то и не упала!

— Решено, Шарип, — сказала с улыбкой девушка, — едем обратно в аул, буду дояркой!

— Вы, наверное, проголодались, пока ее трескотню слушали? — заходя в комнату, спросила Зубаржат. — Пойдемте выпьем чайку.

— Нет, спасибо, мы очень спешим, — встал Шарип, — и все-таки хотелось бы услышать ваше последнее слово.

Зубаржат попыталась что-то ответить, но Хатимат, окинув комнату взглядом узких, глубоко посаженных глаз, будто оценивая ее достоинства, вмещалась:

— Если будете платить за газ и электричество, то шестьдесят, а если нет — то семьдесят…

— Нет-нет, свет и газ я сама оплачу, — робко перебила ее Зубаржат и вытерла губы. Она делала так всегда, когда волновалась.

— Тогда, выходит, семьдесят? — спросил Шарип.

— Нет, — замахала руками Зубаржат, — дорого это вам. Шестьдесят.

— Ну вот видите, совсем даром! Живите на здоровье. — Хатимат бросила на сестру угрожающий взгляд. — Она руку себе отрезать готова, лишь бы у других вырос ноготь!

— Мы подумаем и придем завтра утром в это же время, хорошо? — спросил Шарип.

— Пожалуйста, заходите, вы нам очень понравились. Я людей с первого раза вижу, — ласково улыбнулась Хатимат.

Когда Зубаржат провожала молодую чету до ворот, она услышала, как Саидат говорила мужу:

— Шарип, не надо! Снимем ту комнату за пятьдесят, а топить я буду сама.

— Нет, милая, здесь лучше. Я здоровый человек, буду работать вечерами.

— Я не хочу, чтобы ты уходил…