Когда взрослеют сыновья

Аминат отошла от делянки и, встав на большой камень, взглянула отсюда на свой аул. «Тьфу-тьфу, не сглазить! — воскликнула женщина. — Красота-то какая! Вай, как выделяются новые дома!..» И правда, перед ней лежали словно бы два разных аула. Один — старый, сплошной хаос камней. Крыша над крышей. Примем поставлены сакли так тесно, что отсюда кажется, будто крыша одной служит крыльцом другой. Так бы и взбежала наверх по ступенькам крыш, как по лестнице. А новый аул — двухэтажный, окруженный застекленными верандами. Перед каждым домом — зелень ухоженных огородов. И много голубого цвета, как будто окунули кисть в утреннее небо и покрасили рамы и столбы крыльца…

— Здравствуй, Байсунгур! Привет, Аминат! — услышала она знакомые голоса.

То были Магомед и Субайбат — самая старая семейная пара в ауле. Они первыми пришли поздравить Аминат и Байсунгура с их праздником.

— Пусть будет добрым этот час! — торжественно начал Магомед.

— Пусть никогда несчастье не постучится в этот дом, — сказала Субайбат.

— Желаю тебе, Байсунгур, и тебе, Аминат, увидеть тот день, когда кирка вашего сына Алибулата так же ударится о землю! — сказал Магомед.

— Пусть легче пуха будут камни и щебень на этом участке, пусть дом растет быстрее, чем трава на удобренной земле, — пожелала Субайбат.

— Пусть в этом доме никогда не погаснет радуга счастья, а в очаге — огонь, — сказал Магомед.

— И пусть всегда солнце играет на крыльце и дитя в колыбели! — закончила Субайбат.

— Спасибо, — поклонилась старикам Аминат, — желаю и тебе дожить до свадьбы самых младших своих правнуков.

— Ну, в добрый час, Байсунгур, — сказал Магомед, поднимая с земли кирку и протягивая ее Байсунгуру. — Ты еще настолько в силе, что если сунуть тебе под мышку куропатку, то она зажарится, прежде чем я скажу «вассалам». — Тут Магомед выдернул из своей бороды волосинки и бросил их в огонь со словами: — Пусть каждый, кто ступит на этот порог, доживет до той поры, пока его голова и борода не уподобятся снежным вершинам.

— Спасибо, Магомед-даца[6], пусть и в вашем роду все доживают до столь почтенного возраста.

И Байсунгур, вскинув кирку над головой, размахнувшись, ударил ею в середину костра. С шипением взметнулись искры.

Между тем у костра, на участке, уже собирался народ. И каждый, подходя к Аминат и Байсунгуру, говорил добрые слова. Но вот настала пора переходить от слов к делу. И застучали о землю кирки. С каждым ударом все глубже и шире становилась яма для фундамента.

Сыновья Байсунгура — Аминтаза, Сурхай и даже самый младший Ахмади — тоже трудились вместе со всеми.

И только не било здесь виновника торжества, будущего хозяина этого дома.

По обычаю гор, ему пока нельзя было появляться здесь. Его должны были отыскать, обвесить разными вещицами, привести сюда, со смехом и шутками столкнуть в готовую яму для фундамента и потребовать выкупа. Вещицы полагалось оставить в яме. А выкупом служили всевозможные яства, которые, не скупясь на выдумку, заказывали ему аульчане.

Строго соблюдая законы игры, родители взрослого сына заранее заготавливали еду и питье, предугадывая вкусы аульчан.

Смело можно сказать, что в ауле Струна не осталось ни одного мужчины, который бы не поработал киркой для фундамента под дом Алибулата.

И под этими сильными руками твердая каменистая почва не выдержала — поддалась, раздробилась на комья, рассыпалась, как непрочный стог сена на резком ветру.

В разгар работы неожиданно раздался смех. Женщины захлопали в ладоши:

— Вабабай, посмотрите, кого ведут!

Со стороны аула, увешанный, как новогодняя елка, медленно двигался Алибулат в окружении ликующих детей и подростков.

Мужчины, побросав кирки, помчались ему навстречу и, раскачав, бросили в вырытый котлован.

— Вай, посмотрите, аж до самых плеч! — ликовали мужчины.

— Ну, Аминат, теперь держись, поглядим, какая ты хозяйка! — подзадоривали женщины.

— Я давно мечтаю о супе из свежей крапивы! — выкрикнула свое пожелание Умужат.

— А я — о жарком из свежей печенки.

— А мне чуду́ с молодым медом.

— Вабабай, женщины, — сказал Садрудин, стряхивая, землю с кирки, — однако и аппетит у вас! Дайте и нам, мужчинам, слово сказать. Я, например, хочу свежую баранью голову и лепешки из кукурузной муки. И чтобы обязательно с чесночной подливой.

— А мне бы каши с курагой, — вздохнул старый Магомед, — а запить бузой из сахарного сиропа.

— Вай, неужели у вас такие скромные желания? — засмеялась. Аминат. — Не стесняйтесь, говорите, завтра уже будет поздно.

— Ничего, на первый раз достаточно. Наши желудки не растягиваются, как моченая баранья шкура.

Ведь впереди еще день, когда дом будут покрывать крышей, а потом стены мазать глиной…

И Садрудин, прыгнув в яму, стал срывать с Алибулата монеты и бросать на землю. А Магомед, опершись о палку, встал на краю ямы, приговаривая: