Когда взрослеют сыновья

— Пусть в доме будет достаточно денег, чтобы хозяева от нехватки не стали злыми, как дикие звери, а от сытости — равнодушными, как домашний скот. Пусть жизнь их будет сладкой как мед, что остался на дне ямы. Пусть с каждым годом в хлеву будет все больше овец, таких кудрявых, как этот клочок, что ляжет под камень фундамента. Пусть коровы будут молочными, кинжалы — острыми, пандуры — звонкострунными, а хозяева — трудолюбивыми, словно пчелы.

А в это время ребятишки, попрыгав в яму, с радостным визгом обдирали Алибулата: на землю летели монеты и ломти хлеба, колосья и огрызки сыра, лоскутья и липкие кусочки сот, и даже игрушечный пандур…

Затем растерянного Алибулата выволокли наверх и вручили ему кирку со словами: «Трудись, Алибулат. Если у хозяина не болит за себя живот, то вряд ли у других за него заноет рука».

— Братья и сестры! — время от времени напоминала Аминат, подзадоривая работающих. — И у вас будет в жизни такой день. Кто сегодня с нами — с теми мы завтра.

Но вряд ли кто-нибудь нуждался в этом напоминании. Работа так и горела в руках.

Уже не за горами и время обеда. Аминат еще загодя ушла домой, чтобы как следует подготовиться. Ведь ей предстояло сегодня накормить чуть ли не весь аул. Да не как-нибудь, а каждому угодить. Женщины отправились ей помогать, приговаривая: «Уж сегодня-то мы опустошим кладовки Аминат. Поглядим, что она прячет в ларях. Пусть ей навсегда запомнится день, когда ее Алибулат стал взрослым».

Конечно, не обошлось и без пересудов.

Патасултан, отстав от остальных, наклонилась к уху Патимат:

— Ты заметила, как Умужат старается? Сразу видно, мечтает породниться с Аминат. Недаром говорят: куропатка сама квохтаньем выдает свое гнездо.

— Вай, Патасултан, — подхватила Патимат, — и не говори! Умеют жить люди, не то что мы… Мои бедные дочери, наверное, так и останутся без мужей. А все потому что я, дура, с тех пор как они заневестились, не могу свободно разговаривать с матерями, у которых взрослые сыновья. Все боюсь — вдруг они подумают, что мы метим на их сына…

— Весь аул замечает, как эта Умужат перед ними заискивает, прямо на цыпочках ходит, — снова зашептала Патасултан. — Алибулата иначе не называет, как «мой дарман»[7]. Вчера, — и Патасултан, воровато оглянувшись, зашептала еще тише, — сама видела, как Алибулат вечером поехал к реке поить коня. И тут же, смотрю, выходит из ворот Хамиз, разнаряженная, как принцесса, и с новым кувшином. И, как куропатка, важно так проплыла мимо нашего крыльца. Когда Алибулат возвращался обратно, она словно бы нечаянно встретилась с ним на том месте, где, говорят, до революции была делянка Ахмегази, а теперь там сеют свеклу для скота…

— А что было дальше? — загорелась Патимат. Надо сказать, что ею руководило не просто женское любопытство. Она сама имела виды на Алибулата, мечтая выдать за него свою старшую дочь. Судьба не подарила ей сына, и теперь она хотела восполнить этот пробел, породнившись с семьей Аминат, богатой мужчинами. Но, в отличие от Умужат, она не умела прибегать к разным уловкам, то ли в силу своего, как она считала, гордого характера, то ли оттого, что высоко ставила своих дочерей. Они и вправду, как говорится, могли без рукавиц рвать крапиву. Словом, Патимат ревниво относилась к тем матерям, у которых дочери — невесты. Потому рассказ Патасултан задел ее за живое.

— Что дальше? — ехидно усмехнулась Патасултан. — А дальше Алибулат остановил коня и преградил ей дорогу. Если бы ты видела, сестра моя, как ломалась перед ним Хамиз, так и играла всем телом. Я, пожилая женщина, пила досыта и солнца и воздуха, пора бы, кажется, чему-то научиться, а вот не умею так ломаться… — и Патасултан бросила на соседку победоносный взгляд.

— Чем же это кончилось? — замирая от любопытства и страха, что ее надежды сейчас разобьются, как глиняный кувшин, уже давший трещину, торопила ее Патимат, а про себя думала: «Ну и хитрая ворона эта Умужат, так и зарится на самое лучшее место в ауле».

— Чем? — снова засмеялась Патасултан. — Да от такого кривляния расплавится и скала, не то что молодой парень. Даже конь под Алибулатом и тот не устоял: так и взыграл — то копытом ударит о землю, то заржет, то поднимется на дыбы. Конечно, Алибулат выхватил из ее рук кувшин и, отпустив коня, помчался обратно к реке. В аул они вернулись уже вместе, он нес ее кувшин, а она, скромно опустив глаза, куропаткой плыла рядом.

— Вай, сестра моя по вере! — воскликнула Патимат. — Где же я была, что не видела этого?! Выходит, дело-то не только скроенное, но и сшитое.