Когда зацветет сакура…

Однако голодомор – это далеко не единственный крупный промах Сталина, и об этом Козырев также знал. Война с Гитлером – тоже, по сути, его просчет. Он-то был уверен, что Договор о сотрудничестве, заключенный с Германией, так называемый пакт Молотова – Риббентропа, исключает возможность войны, а тут вон чем все обернулось. Мало того, перед самой войной немецкой разведке удалось провернуть такую хитроумную операцию, от которой Сталин, поди, до сих пор не может опомниться. Ему, по сути, подсунули фальшивку, выдав ее за действительный список советских военных, якобы готовых в случае нападении Германии на СССР перейти на сторону Гитлера. Надо было тщательно разобраться, но это было не в правилах вождя. Вместо этого он тут же приказал расстрелять всех, кто был в том злополучном списке. Так вот и лишилась Красная армия в одночасье сорока одного генерала и всех командиров двухсот с лишним советских дивизий. Гитлер ликовал, а Советская страна тогда погрузилась в пучину страха. И вот результат: вчерашние младшие командиры, назначенные Сталиным на высокие должности, с началом войны не смогли ничего противопоставить опытным фашистским генерал-фельдмаршалам, разбиравшимся в сложной стратегии боя лучше, чем тот повар в своих щах. Пришлось срочно выпускать из тюрем генералов, которых еще не успели поставить к стенке…

2

– Ну что, мужики, осталось совсем немного, – включив фонарик и взглянув на часы, произнес Козырев. – Пока что все идет по плану. Если бы не эти американцы, можно было бы сказать, что нам вообще повезло. Вот сволочи! – он покачал головой. – Прибудем на место – позвоню в Москву… Пусть наши вэвээсники получше за небом смотрят. А то не ровен час…

– Зря мы без огней взлетели, – тут же подал голос Жора. – Этим, наверно, мы и вызвали подозрение. В нашем деле как: станешь хитрить – себя перехитришь, так что надо играть в открытую. Тот, кто маячит перед глазами, на того меньше всего обращают внимание.

Козырев развел руками.

– Так-то оно так, но меня еще в Москве предупредили: действуй осторожно и скрытно, – сказал он. – А я привык прислушиваться к высоким советам. Так хоть будет, в случае чего, на кого-то сослаться, а вот самодеятельность точно не простят. Уж поверьте мне – я калач тертый.

– Мы тоже тертые, – многозначительно проговорил Бортник. – Окажись я на вашем месте, я, наверное, так же поступил бы. Это у нас Алексей Батькович, – он с улыбкой кивнул на Жакова, – любит все делать по-своему. За то ему вечно и достается от начальства.

Алексей в ответ только хмыкнул.

– Вы правда все любите делать по-своему? – удивленно посмотрел на него москвич. – Да-а, – протянул он. – Если бы я это знал, я бы никогда вас не включил в свою группу. Мне-то говорили другое… Дескать, человек вы дисциплинированный, ответственный, а главное – надежный. Или это неправда?

– Да правда, все правда, – вместо Жакова отвечает Бортник. – Хотя и любит этот черт рогатый иногда в самодеятельность поиграть. – Он этак панибратски похлопал товарища по плечу. Рука у него тяжелая. Не случайно среди всех контрразведчиков корпуса у него был самый высокий процент раскрываемости. Пока Алексей занимался педагогикой, пока пытался расположить арестованного человека к себе, этот с помощью своих чугунных кулаков успевал из троих выбить «признание». Его за это ругали: мол, такие, как ты, порочат звание чекиста, но он-то знал, что в душе те же начальники довольны его работой. Цель оправдывает средства… Эти слова давно уже стали формулой его жизни. Знал: в его родном государстве скорее ангела осудят, чем погрязшего в грехах иного мерзавца. Государство любит силу, а не мягкотелую толстовщину. Как ни странно, но выживает чаще агрессивный, безжалостный организм, тогда как мирные твари вечно становятся жертвами.

– Новая школа… – взглянув на Жакова, задумчиво произнес Козырев.

– Ну да, это ж не мы… – проговорил Жора и усмехнулся.

– А вы, стало быть, старая?.. – спросил Бортника москвич.

– Будем считать, что старая… – ответил тот. – Я ж раньше пришел в органы…

– Ну-ну… – неопределенно произнес Козырев. – Значит, старая школа…