Когда завтра настанет вновь

– Когда умерла бабушка… нет-нет, сама умерла, тут я ни при чём… малыш Питер уехал в Динэ и пошёл работать продавцом в лавке камней. Он так хотел стать нормальным человеком, совершенно нормальным… Он убегал от меня, убегал день и ночь. Думал, что похоронил меня в чулане, в лабиринте собственного сознания… но потом в его лавку вошла Абигейл. – Ликорис вновь опускается на колени перед кроватью. – Малыш Питер просто ничего не мог с собой поделать. Она так походила на его мать, так нуждалась в помощи… И он правда хотел помочь ей. Не мог не хотеть. Помочь ей убежать, спрятаться, справиться с потрясением. Тогда он и сделал это открытие – что наш с ним дар плохо работает на полукровках. Что ваши эмоции отличаются. А я и сам сперва думал, что мне хватит просто пить её боль… Но она взяла и так глупо влюбилась! Её счастье на вкус было чудесно, но не шло ни в какое сравнение с её болью. Той болью, что я почувствовал при первой нашей встрече. И мне просто снесло крышу. Мне очень нужно было снова ощутить её боль. А ещё… мне нужно было повторить то убийство, что дало мне жизнь. Ритуализировать – так, кажется, назвал это малыш Питер. Он же не зря пошёл в психологи: надеялся, это поможет ему узнать, как справиться со мной. – Он касается бритвой ложбинки на моей груди. Пока что – тупой стороной. – Я снова вытеснил малыша Питера в чулан. И вышел на свет. И когда я делал с Абигейл всё то, что я делал, впервые с момента моего рождения я чувствовал, что живу. А после этого я впервые в жизни почувствовал, что моя жажда утихла. И отступил в чулан, и сидел там четыре месяца, и позволил малышу Питеру жить той нормальной жизнью, о которой он так мечтал… Пока жажда не выгнала меня на улицы Динэ – в поисках следующей девочки, похожей на Абигейл. Или на тебя.

Лезвие бритвы ползёт по телу ядовитой гадюкой, от груди к низу живота, выводя по пути какие-то замысловатые узоры. Металл холодит кожу, заставляет покрываться мурашками, дёргаться и выгибаться в попытке избежать соприкосновения – напрасно.

…«мне следовало бы самому оборвать твою дорогу, но тебе уже предназначен другой, куда более остроумный финал»… Так это и есть финал, о котором говорил Донн? Я должна была умереть по вине влюблённого в меня сида, но Коул стёр это будущее, – и тогда на меня положил глаз серийный убийца.

Из всех лавок камней в Харлере я выбрала ту, где работал Ликорис.

Наверное, с точки зрения богов это действительно остроумно.

– Мы с малышом Питером и правда никогда не верили в богов так, как после встречи с тобой, – говорит он, будто прочитав мои мысли. Впрочем, мои чувства он точно читал – и наверняка мысли хоть как-то отражались в них. – Разве это может быть случайностью: чтобы в нашу лавку просто так забрела идеальная жертва, ищущая Ликориса? А ведь прошло всего два месяца после охоты, но я увидел тебя, ощутил твоё отчаяние, твою боль… боги, она была сладкой, как мёд. И я погнал малыша Питера за тобой, и заставил проследить до отеля и угнать мобиль, когда увидел, что ты можешь ускользнуть… Это было неосторожно, но я ничего не мог с собой поделать. Эта охота… она вышла не такой, как все. Прекрасней, чем все предыдущие. Подначивать вас искать Ликориса, а потом действительно искать Ликориса, искать самого себя… это было так весело. Танец на грани, риск, азарт… Я никогда ещё не чувствовал себя настолько живым. – Он склоняется ближе ко мне. – И ведь мы с малышом Питером облегчали ваши муки. Абигейл, ты, все вы… вы были несчастны. У одной отчим-насильник, у тебя умирала мать, другую только что бросил парень, у четвёртой недавно погибла сестра… Все по тем или иным причинам – одни, наедине со своими проблемами. И тут появлялись мы. А вы либо не могли, либо не стремились рассказать о нас родным и друзьям. Соглашались встречаться вне дома, оставляя нам лишь пудрить мозги случайным свидетелям…

– Питер, поговори со мной, пожалуйста, – хриплю я. – Позволь нам с ним поговорить в последний раз, прошу!

Я пытаюсь хрипеть, но из заткнутого рта рвётся только мычание.

Впрочем, Ликорис снова удивительным образом понимает, что я имею в виду.

– Если думаешь, что он отпустит тебя, то зря. – Ликорис отнимает бритву от моей кожи. Опустив руку, склоняет голову так, что его губы почти касаются уха; так, что его дыхание обжигает кожу. – Я сильнее его. Всегда был. Я всегда вышвыриваю его в чулан раньше, чем он успеет сделать что-то непоправимое. Хочешь, проверим?

Я поворачиваю голову – наши лица почти соприкасаются – и вижу мятные глаза мальчика с фотографии двадцатилетней давности.