Когда завтра настанет вновь

– Прости меня. Прости, что пошёл за тобой, – его голос срывается в шёпот, когда он откладывает бритву на пол. – Каждый раз я думал: я смогу… Я докажу, что сильнее его, я помогу ей, и только. – Он вытаскивает кляп, но не развязывает, а просто вынимает тряпку у меня изо рта и приспускает на подбородок. – Зачем Рок пришла… Я так надеялся, что он позволит тебя отпустить. Напьётся твоей болью от нашего расставания, и ему этого хватит.

– Питер. Это ты, – скулы болят, когда я наконец выговариваю это вслух. – Питер, которого я полюбила. Который любит меня.

Он улыбается – едва заметно.

Во всяком случае, грусть в этой улыбке куда заметнее, чем сама улыбка.

– Это фальшивка, Лайз. Всё – фальшивка. Я – фальшивка. – Он молчит пару секунд, словно пытаясь справиться с горечью слов, осевшей на языке. – Я – лицо-маска, которое он носит, чтобы никто не узнал о нём.

– Нет. Я знаю, настоящее было. Твоя забота обо мне была настоящей. То, как ты смешил меня, было настоящим. Тот Лугнасад. Вчерашнее, – я выговариваю это даже твёрже, чем собиралась: потому что верю, всей душой верю в то, что говорю. – Ты можешь бороться с ним.

– Не могу. Я пытался… когда-то. Признаться лекарю. Сдаться страже. Даже убить себя. Пока не понял, что это бесполезно. Он всегда перехватывал контроль прежде, чем я успевал навредить себе. Ему. Нам обоим. – Его улыбка становится кривой. – Пока я был рядом с тобой, я столько раз думал: вот сейчас я наконец-то умру. Даже пытался бросить вас тогда, на остановке в Карнеле. Сдаться страже. Дать вам уйти. Тебе – уйти. Думал, вот будет забавно, если меня арестуют и узнают правду… Но ты сделала другой выбор. А даже если бы не сделала… – Питер качает головой. – Он не дал бы себя поймать. Ни за что. Он сильнее меня. Он был рождён, чтобы меня защищать. Чтобы я не закончил свои дни в психушке, как отец.

– Нет. Это говорит тебе он, чтобы тебя подчинить. Чтобы управлять тобой. Но это ты должен управлять им. Ты – настоящий, он – маска. Ты – истинный Питер, мальчик, с которым случилось страшное несчастье, но который вырос умным, заботливым, остроумным. Умеющим любить. – Я знаю, что это звучит как лесть, но лести в моём голосе нет ни капли, ведь я снова истово верю в то, что говорю. – Отпусти меня. Ты хочешь этого. Я знаю.

Питер смотрит на меня; алые отблески заката блестят в мятных глазах.

Он не отводит взгляда, даже потянувшись к чему-то на полу.

Когда он поднимает руку с бритвой, я почти вижу в его зрачках эхо того заката, под которым мы танцевали в Лугнасад.

…неужели он всё-таки…

– Я люблю тебя, – говорит Питер – за секунду до того, как я понимаю, что сейчас произойдёт.

Я кричу: «Питер, нет!» одновременно с тем, как он закрывает глаза и молниеносным движением прижимает лезвие к собственному горлу. Кричу, прекрасно понимая, насколько это глупо – желать спасти того, кто хочет тебя убить, – но не могу иначе.

Мой крик гаснет в воздухе, когда сталь замирает в каком-то дюйме от кожи.

Когда Питер, разомкнув веки, обращает на меня торжествующий взгляд, в его глазах снова зеленеет болото.

– Хорошая попытка, миледи, – произносит Ликорис, пока я смиряюсь с мыслью, что это – конец. Теперь уже точно. – Хотя я даже тронут, что ты пыталась его остановить… не дать малышу Питеру умереть. – Он облизывает губы – быстрым омерзительным жестом, напоминающим о ящерицах. – И что дальше ты собиралась…

– Отпусти её.

Звучание знакомого голоса вынуждает моё бешено колотящееся сердце пропустить удар.

Ликорис поворачивает голову.

Эш стоит на пороге. Лицо – белый мрамор, глаза – синяя бездна.

– Ты так и не научился стучаться, мальчик, – негромко говорит Ликорис, поднимаясь с колен.

– Отпусти. Мою. Сестру. Мразь.

В тихом голосе Эша ещё меньше эмоций, чем в его лице, – но мой безоружный маленький брат пугает не меньше, чем серийный убийца с бритвой в руках.

– Не думал, что придётся убивать детей. – Сейчас на лице Ликориса нет ни улыбки, ни предвкушения: лишь какая-то обречённая усталость. – Ничего личного, мальчик… Ты славный, но я не оставляю свидетелей.

Эш молчит. Только взгляд его перемещается с лица убийцы на что-то за его спиной.

Ликорис оборачивается за миг до того, как полупрозрачные руки Коула, мгновение назад возникшего у него за спиной, ложатся на его щёки – жестом возлюбленного, заключившего лицо желанной женщины в свои ладони. Убийца тут же вскидывает бритву, пытаясь полоснуть сида по горлу, но на полпути пальцы его вдруг замирают.

Разжимаются.

Бритва выпадает из его руки, звякая о доски, ещё прежде, чем голова Питера резко поворачивается, подчиняясь бледным ладоням того, кто некогда был Коулом из рода Дри. Поворачивается с характерным, жутким звуком кости, хрустнувшей в сломанной шее.

Потом тело Питера рушится на пол: руки раскинуты, словно он упал в снег сделать ангела, в мятных глазах – лёгкое удивление, на губах – призрак едва заметной улыбки.

Убийца по прозвищу Ликорис наконец-то пойман и убит.

И, похоже, Питер Джекевэй, он же Инэкинс, успел порадоваться этому за миг до конца.

* * *