Они бродили около часа. Увиденные жилища повторяли друг друга, как близнецы. Разнились только незначительные детали. В одном доме на столе громоздились немытые тарелки. В другом стояли у входа мешки с орехами. В третьем сиротливо притаилась в углу опустевшая люлька.
Пока они обследовали деревню, со стороны гор украдкой наполз грязно-белый туман. Неуловимый и блеклый, он ловко карабкался по дощатым крышам, как хищный зверь, почуявший их уязвимость, беспомощность и беззащитность. Он норовил окутать их, проглотить своим безъязыким ртом, скрыв таинственные улики гнусного злодеяния.
Всем сделалось не по себе, но они старались не подавать виду. Очередной дом встретил их запустением и тишиной; как следует осмотрев его, они собрались уже проследовать дальше, как вдруг оборотень запнулся и вперил задумчивый взор в дощатый пол.
– Что там такое? – немедля подскочил Мар.
Остальные тоже подошли, дажеХарпа, стоявшая начеку. На истертых половицах темнели крупные неровные пятна. Упырь пригляделся, потянул носом.
– Кровь!
Следопыт озабоченно сдвинул брови, коснулся пятен пальцами и сурово уставился на красный след, оставшийся на коже. Шевельнул губами:
– Свежая.
Мар снова принюхался.
– И, без сомнения, человеческая.
– Слишком темная, – проронил Брон. – Верно, из шеи или из бедра.
Тот вскинул потемневшие глаза.
– Упыри!
Харпа насупилась недоверчиво.
– Ты уверен?
– Люди исчезли без шума и пыли, – запальчиво воскликнул Мар. – Словно ушли по своей воле. Упыри подавляют волю.
– А чем ты объяснишь кровь? – спросил Гэдор. – Нетерпением?
– Конечно! – брезгливо поморщился тот. – Ненасытные ублюдки. Небось, решили подкрепиться перед обратной дорогой.
– Не очень-то ласково ты отзываешься о своих соплеменниках, – усмехнулась Харпа.
Мар вспыхнул, словно зарница.
– Между мной и такими вот отбросами не больше общего, чем между тобой и бешеной рысью! Взять хотя бы то, что людей я не ем! – Он пылко взмахнул тощими руками. – Среди упырей немало выродков. Есть те, что жаждут лишь одного – жрать и убивать. И они не убивают быстро. А мучают, истязают, наслаждаются воплями жертвы. В свое время я вдоволь на это насмотрелся.
– Изуверы, – прошептала Хейта.
– Следопыты даже зверя бьют быстро, чтобы не мучился, – проронил Гэдор. – Ибо чтут отнятую жизнь, иной раз благодарность возносят и зверю, и небесам. А питаться людьми, да еще пытать их перед этим… – Он горько покачал головой.
Неожиданно Мар навострил уши. Харпа вскинула бровь.
– Ты чего это?
– Тсс! – шикнул на нее тот. – Неужто не слышите? Плачет кто-то. – Он склонил голову набок. – Под полом.
Теперь уже и остальные настороженно прислушались. Издалека, и вправду будто бы из-под земли, доносились глухие, отрывистые звуки.
Друзья лихорадочно огляделись, тщась отыскать хоть какой-то намек на крышку погреба в полу. Но доски лежали ровно и непрерывно. Вдруг Харпа, стоявшая подле огромного резного сундука, подозрительно сощурилась.
– Ну а ты чего? – не преминул поддеть ее Мар.
– Сундук недавно двигали, – пояснила та.
Навалившись всем весом на тяжеленный с виду ящик, девушка оттолкнула его в сторону. С довольным видом отряхнула руки.
В полу темнела истертая продолговатая крышка с длинной железной ручкой, утопленной в вырубленном отверстии половицы. Харпа подняла ручку.
– Ну-ка, поглядим, что тут у нас? – И откинула крышку.
В воздух взметнулось серое облако пыли. Девушка отмахнулась рукой и невольно закашлялась. Под полом царила кромешная темнота. Не такая, когда мир кажется расплывчатым, серым, но сплошная, непроглядная, словно ты внезапно ослеп. Рыданий больше не было слышно.
– Ну, и кто туда полезет? – осклабился Мар.
В полумраке его широкая клыкастая улыбка казалась воистину зловещей.
– Думаю, я, – решительно заявила Хейта. – Кто бы там ни прятался, он и так до смерти перепуган. Его успокоить надо, а не доконать. Полагаю, для этой цели я гожусь лучше всего. К тому же, как Чара, я говорю на всех языках, в том числе по-дэронгски.
Спорить с ней никто не стал. Выткав из света волшебный фонарик, девушка склонилась над погребом и проговорила:
– Анэ ормэ! Имэ ам лэйр илонэ[13]
.Утвердив ноги на шатких ступеньках, она принялась осторожно спускаться. Фонарик, дежуривший у ее плеча, тотчас двинулся следом.
Погреб оказался не очень глубоким, но просторным и длинным. То тут, то там с деревянных балок свисала густая пыльная паутина. Тяжелый запах сырости назойливо лез в нос. Видимо, в паводки и дожди погреб время от времени подтапливало.
Хейта шла медленно, касаясь рукой прохладной, щербатой стены, – чтобы не упасть. Наконец вместо скрипучих досок ноги ощутили мягкий земляной пол.
Возле стены стояло несколько бочек, как видно, с вином, и бочонков пять поменьше, от которых сладко пахло медом. В корзинах темнели крепкие ягоды кроваво-красного шиповника, золотился шероховатый лук, рыжели пузатые тыквы.
Хейта отмечала это про себя как бы между делом, но взгляд ее был всецело прикован к темным углам, куда не доставал свет ее волшебного фонарика, к узким закуткам, где мог скрываться неведомый, объятый трепетом беглец.