Когда же кончатся морозы

В тот же вечер Инна уехала с последним автобусом на станцию. На звонки Михаила она не отвечала.

КОГДА ЖЕ КОНЧАТСЯ МОРОЗЫ?

– …Коррупция… Беспощадно рубить гидре головы… Пронизано сверху донизу… Непримиримая борьба… Разгильдяйство… Очковтирательство… – Человек на трибуне, читающий по бумажке, остановился, чтобы сглотнуть слюни. Непредвиденную остановку зал истолковал неверно, решив, что в бумажке в этом месте следует ремарка: «Пауза. Долгие, продолжительные аплодисменты». И захлопал долго и продолжительно.

Но в речи в этом месте ничего не говорилось про аплодисменты. Выступающий поднял ладонь, унимая зал, и недовольно возвысил голос. И постепенно добился разжижения, угасания, а затем и вовсе прекращения аплодисментов. И благополучно договорил речь до конца, где действительно в скобках было написано: «Бурные, продолжительные аплодисменты».

Под них докладчик Ивкин тщательно собрал бумажки и покинул трибуну.

Шло областное расширенное заседание. С балкончика для прессы зал был похож на живой пышный, шевелящийся ковёр, затканный строгими узорами – это в чёрных, серых, коричневых костюмах заседали госслужащие и хозяйственники, озабоченные судьбой сельского хозяйства в области. Изредка диковинными легкомысленными цветками узор разбавляли женские нежные блузки.

Заседание шло давно. Приглашённые подустали слушать докладчиков. Кто-то дремал, подперев опущенную голову, будто просматривал бумаги. Кто-то, не скрываясь, читал глянцевый бульварный роман. Председатель колхоза-миллионера, повернувшись к трибуне спиной и глядя снизу вверх, с удовольствием беседовал с румяной хорошенькой агрономшей из областного управления. Даже отсюда, с балкона, хорошо прорисовывалась сквозь блузку её сильно декольтированные упругие грудки.

Ивкин сидел в президиуме, не шелохнувшись, не отрывая скорбного взгляда от зала. Руки на столе были напряжены, пальцы намертво сцеплены «в замок».

«Вот единственный в зале человек, которого действительно волнуют вопросы государственной важности», – так, должно быть, думал новичок-оператор и одобрительно снова и снова наезжал камерой на сосредоточенное ивкинское лицо.

Но Катя отлично знала, в чём секрет такой прилежности. От многочисленных заседаний, иной раз по семь раз на дню, Ивкин страдал жестоким геморроем. Было известно, что он всегда носит в портфеле и кладёт на кресло заговорённый тряпичный коврик. А также занимается проктологическими упражнениями, о которой в обществе дам и говорить неприлично.

Вот и сейчас, судя по знакомому сосредоточенному выражению лица, Ивкин, пользуясь удобным моментом, укреплял прямую кишку. На мысленный счёт «раз-два-три» – медленно сжимал ягодичные мышцы. «Пять-шесть-семь» – плавно отпускал их. Когда он замирал, фиксируя, как советовал доктор, сфинктер в максимально сжатом состоянии, его взгляд становился особенно просветлённым.

Катя с этими совещаниями тоже того и гляди заработает министерскую болезнь. В кармане джинсов давно щекотно вибрировал мобильник, так что она то и дело тихонько ойкала и хваталась за бедро.

– Ты что, блох от своих подопечных нахваталась? – спросили её. Катя работала корреспондентом в отделе сельского хозяйства.

В великолепном громадном вестибюле, отделанном мрамором и гранитом, устланном коврами, было пусто и гулко. Звонила дочка («Мамочка, мне холодно!» – «Ксюшик, укройся одеялом, ляг на бочок, подожми коленки…» – «Хи-хи, мамочка, у меня тогда животик скомкается!»)

Господи, когда же кончатся холода? Квартира угловая, стены дышат погребным холодом. Катя с Ксюхой ходят, как фрицы недобитые: напяливают всё, что можно: старые кофты и лыжные штаны, безрукавки, шубейки, шерстяные носки, валенки.

Второй на телефоне высветилась редакторша.

– Закругляйся, тут горячая тема. Ну и что, заседание? Не мне тебя учить. Обрисуешь атмосферу, перечислишь, кто был в президиуме, надёргаешь пару фраз из выступлений. Главное, ничью фамилию не пропусти – смертная обида. Не вздумай речь Ивкина сокращать и редактировать, как в прошлый раз, упаси тебя бог.

Горячей темой оказался звонок доярки из Ольшанки, богом забытого сельца на краю области: что-то о голодных – не поенных, замерзающих телятах. Вот так всегда. Как будто нет у них в отделе здоровых мужиков. Между прочим, Катя – мать-одиночка, воспитывающая несовершеннолетнего ребёнка и замученная придатками.

Редакторша выслушала Катины доводы и задумалась. Слышно было – покатала по столу массивную ручку:

– Катерина, помнишь приглашение болгарских журналистов из города-побратима? Напишешь статью – твоё… Машину бери Ниссан: мягкая, тёплая.

Ехали в Ольшанку, а попали в зимнюю сказку. Накануне случился сильный снегопад, а сегодня морозно, ни ветерка. Вдоль дороги – ели и сосны с восьмиэтажный дом. Каждая гигантская лапа заботливо укутана, упакована в снег, как в толстый спальник из голубоватого холлофайбера. Берёзки, наоборот, прозрачные, хрупкие. Прикоснись – ветки со звоном обломятся, рассыплются на тысячи стеклянных кусков.

– Заколдован невидимкой, дремлет лес под сказку сна…