— Ну, э-э… я подумал, может, мы могли бы как-нибудь встретиться и поговорить, — добавляет он, — когда все немного уляжется.
— О чем поговорить? — спрашиваю я, искренне недоумевая.
Он пожимает плечами:
— Ну, о… сама знаешь. О том, что мы будем делать дальше…
Меня охватывает нетерпение. Это что за импровизированное совещание на пороге?!
— Ты имеешь в виду юридически? Или в финансовом смысле или…
— Вив, а праздничный торт когда будет? — кричит из прихожей Лудо.
— Через минутку, дорогой! — кричу в ответ я, мысленно благодаря его за вмешательство. Мы с Энди смотрим друг на друга, пока Лудо не уходит назад в гостиную к другим детям.
— Не ребенок, а божье наказание, — бормочет Энди, закатывая глаза.
— Вообще-то он стал гораздо лучше. И знаешь, мне сейчас совсем не до разговоров…
— Конечно, — говорит Энди, краснея. — Понимаю. Я не ожидал, что…
— Мне пора к гостям, — твердо говорю я. — Мне некогда болтать. Если ты заметил, у нас сегодня праздник.
Предполагается, что Иззи и ее друзья будут спать в палатках. Не тут-то было. Они дико хихикают и постоянно щелкают фонариками. То и дело кто-нибудь объявляется на кухне, якобы «умирая от голода», нагружает полную тарелку снеди и тут же исчезает.
В какой-то момент Лудо прокрадывается в сад, падает, и я спешно занимаюсь его ободранным коленом (невероятно, но Иззи пригласила соседа по собственному желанию и явно переживает из-за его микротравмы). Джулз уходит около семи часов, а следом за ней отбывает Пенни под предлогом того, что Бобби «нужно справить делишки», как она выражается, и мы с Ником остаемся наедине. А точнее — наедине с тринадцатью детьми.
Я несколько иначе представляла себе сегодняшнюю ночь. Я думала, что останусь одна и буду пытаться держать все под контролем, а такой оборот дела становится приятным сюрпризом, потому что Ник — это прекрасная компания. Как выясняется, я ошибалась насчет того, что бездетные люди, и в особенности мужчины, как огня боятся оравы перевозбудившихся детей. По крайней мере Ник не выказывает желания бежать на все четыре стороны.
— Пусть не засиживается
Наконец оживленный гомон детворы затихает. Я выхожу из кухни пожелать им спокойной ночи, а когда иду назад, Ник поворачивается ко мне:
— Ну что, угомонились наконец?
— Надеюсь, — отвечаю я, изображая, что еще немного — и свалюсь в обморок от изнеможения.
Он смеется:
— По-моему, все прошло замечательно.
— Да, — улыбаюсь я. — Мне даже удалось быть любезной с Энди.
Ник поднимает бровь.
— А со стороны кажется, что вы очень цивилизованно общаетесь.
— Хочется верить, — киваю я. — По крайней мере сейчас все устаканилось. Вообще-то… — Я делаю паузу. — …он, похоже, хочет, чтобы мы были друзьями, а то, что происходило последние семь месяцев, — это так, бес попутал, и что у нас все может наладиться, если он будет обходителен с моими подругами и расхваливать мои колбаски.
— Они
— Спасибо, — чинно говорю я, улыбаюсь и сажусь за стол напротив него. — Он также напирает на то, что они с Эстелл больше не видятся и что между ними все кончено, — усмехаюсь я. — Но, учитывая, какой он изощренный лгун и обманщик, вполне можно допустить, что они готовятся к свадьбе.
— Вы действительно потрясающе хорошо держитесь, — улыбается Ник.
— Так было не всегда, — быстро говорю я. — Несколько месяцев я была не в себе, да и сейчас порой накатывает. Но в какой-то момент… акценты сместились, что ли. Я больше не испытываю ни сильной злости, ни печали. Я смотрю на него и чувствую… на самом деле, почти ничего не чувствую. Пожалуй, что ему неплохо бы постричься и что джинсы обвисли в коленях.
— По-моему, это очень здравый подход, — замечает Ник.
— Полагаю, да. По крайней мере, это значит, что я иду на поправку. И знаете, в жизни открываются новые возможности. И музейный проект — это подарок.
— Удивительно, что у вас вообще находится время на что-то еще, — смеется он.