Кого я смею любить. Ради сына

Я не считаю его самым важным. Мы почти не сомневались в его успехе. Но перед зрителями, которые отмечают

лишь победы или поражения каждого племени, которые видят в них заслуженную награду или кару, теперь,

когда Мишель поступил, да еще с первой попытки, в эту знаменитую школу, да еще проучившись всего один год

в лицее Людовика Великого, нам было чем гордиться. Раз двадцать за одну неделю я слышал эту кисло-сладкую

фразу:

— Поздравляю, этот ребенок вознаграждает вас за все жертвы.

Эти жертвы: отказ от нового костюма, дешевенький автомобиль, ничего лишнего, строгая экономия во

всем — не очень дорого мне стоили (гораздо меньше тех, других, которые, вероятно, никогда не окупятся), ведь

они казались жертвами только из-за моих ограниченных возможностей, то есть из-за того, что сам я не слишком

преуспел в жизни. Поздравлять меня, собственно говоря, было не с чем. Мне даже чудилось в поздравлениях

окружающих что-то оскорбительное. “Этот ребенок…” Вероятно, подразумевалось, что с другими детьми мне

уже так не повезет. Я не говорю — поскольку мне оно не знакомо — о чувстве, по-видимому, таком

мучительном, которое испытываешь, когда тебя опережает твой собственный многообещающий отпрыск. Я

знаю, какое это несчастье — ревновать собственного ребенка. Но завидовать мне действительно никогда не

приходилось. Я всегда думал (хотя и не жаждал этого особенно, но и не чувствовал себя от этого униженным),

что мои дети пойдут в жизни дальше, чем я, что моя незначительность позволит им сделать выгодные для себя

выводы и оценить, как важно собственное продвижение вперед. Тот, кому не приходится с первых же шагов,

запыхавшись, догонять своего преуспевающего отца, реже теряет веру в собственные силы.

Вторым событием, правда, более скромным, явилось (я цитирую Мамулю) “исчезновение буквы у” в

имени Луизы. Я не очень понимал, для чего нужны Луизе эти занятия, на которых учат накладывать грим,

вырабатывают красивую походку и осанку, но мне казалось в порядке вещей, что они принесли свои плоды.

Луиза, ученица школы манекенщиц при одной из прославленных фирм дамской одежды, где Мари Лебле, ее

ближайшая подруга (совпадение отнюдь не случайное), с недавних пор работала художницей, получила боевое

крещение во время просмотра мод летнего сезона. Я сам при этом не присутствовал. Но Лоре, сгоравшей от

стыда и спрятавшейся в толпе, показалось, что она узнала свою племянницу в девушке, которая, после того как

были продемонстрированы модель “павлин” — вечерний туалет и модель “тюлень” — купальный костюм,

проплыла по сцене в пляжном ансамбле. Но она тут же решила, что ошиблась, так как диктор объявил:

— Модель “ящерица”, демонстрирует Лоиза.

Вечером, перепуганная, не знающая, что и думать, Лора была доставлена домой вместе с этой самой

ящерицей в роскошном “альфа-ромео”. Я поздравил Луизу. Восхитился машиной. Пожал руку ее водителю,

который даже не соблаговолил выйти из автомобиля; это был владелец небольшого казино на Нефритовом

берегу, подыскивающий манекенщицу на летний период.

— В перерыве между двумя танцами, — объяснил он мне, — я для разнообразия показываю несколько

дорогих моделей готового платья, которые отдыхающие могут купить тут же на курорте. Я охотно пригласил бы

Лоизу на два летних месяца. Согласие ее фирмы, которая как раз снабжает местный магазин, я уже получил.

Он отбыл, а моя дочка сказала, что подобная стажировка была бы для нее неплохой рекомендацией.

Слова “стажировка”, “рекомендация” звучали, по моему мнению, вполне солидно. Во всяком случае, мне бы

очень хотелось, чтобы они звучали солидно в этом чуждом мне мире, о котором я имел такое же смутное и

неблагоприятное представление, что и какая-нибудь смотрительница городского сада; мне казалось, что там,

среди благоухающих облаков шелка, кружевного белья и беззаботной болтовни, процветает соперничество

столь же жестокое, сколь и вероломное.

— Хорошо, — проговорил мосье Астен (и неожиданно для себя подумал: вот вам, господа, типичный

пример короткой антифразы).

Но при мысли, что в июле и августе Луиза будет предоставлена сама себе не только днем, но и ночью, я

помрачнел. “Ты отступаешься от нее. И в виде компенсации разрешаешь ей, как когда-то разрешал Бруно,

делать все, что ей заблагорассудится”.

— А все-таки, — спросил я, — тебя не пугает то, что ты окажешься одна в казино?

— А тебя не пугают твои тридцать учеников? — сухо отрезала она. — Это моя работа, и не беспокойся, я

делаю ее не лежа.

Я капитулировал. Было решено, что из Анетца, который находился довольно близко, я сам съезжу в Сен-

Бревен. Но когда в середине июня организаторы конкурса красоты попросили у меня согласия на выдвижение

кандидатуры моей несовершеннолетней дочери на лестное звание Мисс департамента Сены и Марны, о чем

Луиза ни словом мне не обмолвилась, вероятно, предполагая, что можно будет обойтись без моего разрешения,

— я наотрез отказался. У меня бы не хватило мужества вынести насмешки своих коллег.