Кого я смею любить. Ради сына

— Что вы говорите! — сказала Натали с какой-то особенной резкостью.

Она казалась потрясенной. Морис Мелизе тоже издал восклицание; он подошел на шаг и нервно мял свой

галстук. Я еще ничего не понимала, но сдержанность старого врача, который, встречаясь взглядом со мной,

быстро отводил глаза, меня надоумила.

— Я ничего не говорю, — проворчал он, завинчивая колпачок ручки. — Скоро мы все узнаем. Извините,

мадам Мерьядек, мне пора бежать. Если не будет осложнений, я зайду в понедельник. Не забудьте приготовить

мне баночку того, о чем я вас просил, для анализа. И давайте ей три раза в день столовую ложку микстуры,

которую вы закажете у Тома.

Я уже представляла себе, как фармацевт Тома воздевает руки к небу и стонет: “Ох уж эти его составы! Он

что, так и не усвоит, что существуют патентованные лекарства!” Но Магорена, бесстрашного химика, это не

заботило. Оставив рецепт на столике, он поднялся, хрустя всеми суставами, и откланялся по кругу. Это была

еще одна его привычка: никогда не пожимать рук. По дороге он пощупал щеку, руку и бедро моей сестры,

пробормотав: “Ты слишком много ешь, Берта!” Он и меня потрогал за кисть, добавив тем же тоном: “А ты —

слишком мало”. Затем он нырнул в ночь, и до нас вскоре донеслось фыркание мотора допотопной “Рено”. Никто

еще не пошевелился. Берта с ужасающей беспардонностью разглядывала редкого зверя, а Морис Мелизе не

противился — безразличный, далекий, недовольный переменой места, словно только что привезенный

обитатель зоопарка, не понимающий, каким образом он попал в клетку. Натали, погруженная в тайные расчеты,

загибала пальцы. В воздухе носилось подозрение, и было так тягостно, что Морис будто наконец обрел

необходимую силу, чтобы с этим покончить. Он поднял подбородок и сказал с решительным видом:

— Я поднимусь к мадам. Позовите меня, когда стол будет накрыт, Натали.

У меня язык отнялся. Это уж и вправду было слишком! Он ушел большими шагами занятого человека,

тогда как Натали, побагровев, с яростью следила за ним взглядом, разряжая ему в спину два пистолета. И в

самом деле, прекрасная сцена, достойный финал этого дня облапошенных! Морис приехал, чтобы узнать о том,

что его, возможно, провели, обманули, как и нас, под великолепным предлогом. Проявляя сдержанность, он

испортил свой выход и, желая исправить эту неловкость, усугубил ее непростительной бестактностью,

обратившись к Натали, как к прислуге. Как он мог не знать, что мадам для Нат звалась Изабелью, а сама она,

уже давно ставшая членом семьи, была Натали только для нас одних, по выбору сердца, из “изустной дружбы”,

и в этом обращении не оставалось ничего от отвратительной барской привычки обходиться только именем?

Конечно, Морис обратился к ней так только по незнанию подлинной роли, которую играла в Залуке та, кого весь

поселок вежливо называл “мадам Мерьядек”. Но от этого было не легче, напротив, ибо в таком случае это мама

1 Закон от 1884 года, восстанавливающий право на развод.

забыла упомянуть о ее роли, расставить все по своим местам, и оскорбление усугублялось неблагодарностью.

Самолюбие легче уязвить, но раны, нанесенные любви, кровоточат дольше. Достаточно было взглянуть на

Натали, чтобы в этом убедиться: она не скоро оправится от удара. Она трижды повторила про себя неясную

угрозу:

— Ну, куманек…

Затем повернулась ко мне:

— Ты слышала? Иосиф! Интересно, кто я теперь в этом доме. И ты поняла? Может статься, что твоя мать

даже и не беременна! Она могла ошибиться… Закрой ставни, пока я сделаю омлет.

Она развернулась и помчалась на кухню, взбешенная, взвихрив платье. Берта пошла за ней, в расчете

собрать урожай с ваз с фруктами, как она часто делала перед ужином. Я раскрыла первое окно, чтобы подтянуть

ставни. В комнату хлынул запах прелых листьев и неустанное кваканье лягушек с Эрдры. Со стороны вишни

ночь разорвал крик совы, более пронзительный, чем трагичный. Небо было совершенно черного цвета, немного

грязного, как сажа в трубе. Но десятки светлячков посверкивали то тут, то там, словно на землю попадали

звезды.

— Если подумать!.. — произнесла Натали позади меня.

Я обернулась. Подумав, Натали возвращалась, переходя в контратаку, потрясая своим шиньоном, как бык

рогами. Она уже прошла через прихожую. Около лестницы она резко остановилась и, запрокинув голову,

сложив руки рупором, издала мощный рев:

— Изабель, ты хочешь бульона?

Наступило небольшое молчание. Затем, наверху, отчетливое эхо повторило: “Изабель, Натали

спрашивает, хочешь ли ты бульона?” За небольшой паузой последовала небольшая дискуссия, которой я

воспользовалась, чтобы закрепить ставень. Но окно закрыть не успела.

— Немножечко! — произнес наконец слабый голос моей слабой матери.

— Хорошо, — тотчас подхватил громоподобный голос Натали, — Морис тебе принесет. Скажи ему,

чтобы подбросил дров в печь. И принес мне твой горшок…

VI

Среди присутствующих был незнакомый молодой человек поразительной красоты, с глазами, как