Кого я смею любить. Ради сына

подсознательная самозащита. Non sun dignus. Я недостоин. Очень утонченная форма отказа, вполне в моем

духе. И все-таки интерес к моей персоне меня всегда удивляет. Правда, я сознательно говорю “интерес”, а не

“чувство” и уж тем более не “любовь”, эти слова мне кажутся слишком значительными. Это так глубоко

укоренилось во мне, что я не выношу фильмов с воркующими героями, и мне кажется смешной та приторная

любовь, которую дарят им героини. Да, это так вошло в мою плоть и кровь, что даже те три женщины, с

которыми столкнула меня жизнь, ничего не смогли изменить, — ни Жизель, ни Мари, ни Лора, и я попрежнему

думаю: “Меня любят? Полноте, это же несерьезно, просто они были милыми, славными девушками и старались

облечь в традиционную форму свое доброе отношение ко мне”.

Мне казалось, я хорошо понимал, чем был вызван интерес Лоры ко мне. “Я попал в поле ее зрения, когда

она была еще глупой девчушкой. Я был рядом. Я был единственным мужчиной среди окружавших ее людей, и к

тому же я был мужем старшей сестры, которой младшая всегда чуть-чуть завидует. Увлечение подростка —

быстрорастворимый сахар. Но началась война, не стало женихов, да и Жизель умерла, а она осталась с ее

детьми на руках. Лора стала ждать, а после моего возвращения, так как ей ничего другого не подвернулось,

продолжала ждать и в конце концов сама поверила в то, что именно меня она и ждала. Судьба, наполовину

устроенная, судьба, наполовину загубленная. Несмотря на разницу лет, она даже не стремится ни к чему

другому. Она не мыслит себя вне моего дома, она прилепилась сердцем к моим детям. Мои привычки стали ее

привычками”.

Только, к сожалению, я не хочу, хотя у нас с ней и много общего, чтобы ее привычки стали моими. Я

соглашался с тем, что Лора прекрасная хозяйка, неутомимая, внимательная, не требующая никакой платы. Но

разве на женщине женятся из-за этих ее достоинств? Ведь тогда женились бы просто на прислугах. Меня

гораздо больше трогала ее любовь к детям, ее чуткость, так же как и ее скромность, стремление никогда не

навязывать своего мнения, не подчеркивать свою незаменимость — хотя она и в самом деле была незаменимой,

— смущение, заставлявшее ее тут же уходить, как только мадам Омбур начинала в моем присутствии петь ей

дифирамбы. Жизель была красивее своей младшей сестры, и та явно проигрывала при сравнении с образом,

сохранившимся в моей памяти. Но Лора была намного моложе, а значит, и свежее, и желаннее, чем Жизель,

будь та жива; она была достаточно привлекательна, несмотря на свои передники и косынки, и не было ничего

удивительного в том, что мой взгляд время от времени задерживался на вырезе ее платья. Но она даже не

замечала этого, и уж тем более была она далека от того, чтобы извлечь из этого какую-то для себя выгоду;

впрочем, и сам я не придавал никакого значения искушениям такого рода, они могли лишь на мгновение зажечь

мой взгляд, подобно тому как иногда на улице взволнует нас улыбка кокетки, не вызвав при этом желания

свернуть с истинного пути или поспешить с ней в мэрию.

Я низко кланяюсь Лоре за ее добродетели и с благоразумием взираю на ее прелести. И хотя я испытываю

самую искреннюю благодарность, мое отношение к ней иначе не назовешь, как безразличие, да и разница в

возрасте слишком значительна даже для человека, который, я уже говорил об этом, способен привязаться со

временем. Лоре вредило еще и то, что она была Омбур, сестра моей жены, а следовательно, как это принято

считать, приходилась сестрой и мне, что она жила в моем доме и прочно вошла в мою повседневную жизнь.

Сама ее преданность мешала в какой-то степени нашей близости. Мысль, что все осталось бы по-прежнему,

никак не устраивала меня. Наоборот. Даже если бы я не строил иных планов, не думал связать свою жизнь с

другой женщиной, мною самим избранной, у меня не вызвала бы большого восторга перспектива женитьбы на

Лоре, самым большим недостатком которой было то, что она играла роль заместительницы и не способна была

ни на какую иную роль; я вынужден был бы примириться с этим тусклым существованием. Я помню, как я

однажды сказал — конечно, в разговоре с Мари — после очередной стычки с тещей:

— Вступить в брак с Лорой — значит просто продлить срок ее полномочий!

Признание весьма примечательное. Мари прокомментировала его в два приема. Сперва она проговорила,

не разжимая губ:

Это верно, но уже многие годы ты только и делаешь, что в ожидании лучших времен увеличиваешь срок

ее полномочий.

И затем добавила сквозь зубы полунасмешливо, полусерьезно тем незнакомым мне прежде голосом,

которым она говорила теперь все чаще и который начинал беспокоить меня:

— Впрочем, ты недоговариваешь. А может быть, и сам до конца всего не понимаешь. Но я это хорошо

усвоила. Любовь к мосье еще не слишком лестно ему вас рекомендует. Он, словно щитом, прикрывается своей

незначительностью, он так не нравится самому себе, что не допускает и мысли, что может понравиться кому-то