Кого я смею любить. Ради сына

преимуществе Лоры. Да, я должен был бы расстаться с Лорой, но этого не хотели дети. Да, я должен был бы

жениться на Мари, но этого не хотели дети. Никто из них. Ни Луиза, которая при одном упоминании о Мари

превращалась в каменного истукана. Ни Мишель, который, не стесняясь, говорил мне: “Звонила училка из

Вильмомбля”, — а за моей спиной называл ее “хромоножкой”. И особенно Бруно, который при малейшем

намеке принимался с отчужденным видом что-то насвистывать сквозь зубы. Разговор не клеился, недопитый

чай, где так и не растаял сахар, остыл в моей чашке.

— Где ты собираешься провести каникулы? — спросила Мари.

— Мы, вероятно, поедем в Эмеронс.

— Постарайся хотя бы писать мне.

Я поцеловал ее, что делал не часто. Но на улице настроение у меня окончательно испортилось, и я был

даже несправедлив в своих мыслях. Неужели я лишусь и этого прибежища? Неужели и в Вильмомбле будут так

же следить за мной, как и в Шелле? Надежды Мари были и моими надеждами. Но разве нельзя было с этим

немного повременить? И вдруг я снова подумал о Бруно. Приближались каникулы; может быть, растянувшись

на песке под солнцем, мне легче будет победить в себе мосье Астена.

Г Л А В А V

Из года в год ровно полтора месяца летних каникул мы проводили в Анетце, в своем домишке Эмеронс,

что избавляло нас от лишних расходов.

Эмеронс, к которому ведет узкая проселочная дорога, петляющая среди поросших ивняком холмов и

таких глубоких ям, что туда заплывают угри, никак не назовешь поместьем. Скорее, это просто рыбачий домик,

стоящий неподалеку от заброшенного дока, в двух шагах от дикого пляжа; зимой, когда ведомство путей

сообщения закрывает шлюзы, сюда невозможно добраться. Маленький, невзрачный домик, сложенный из

рыжего камня и крытый шифером. Ну а более точно — бывшая конюшня, с пристроенной к ней печью,

примостившаяся на одной из террас холма, на которую когда-то выгружали навоз и которая превращается в

остров при каждом разливе реки. Охраняемый двумя гигантскими вязами, корни которых оплели весь холм,

наш домик возвышается над Луарой, откуда река проглядывается метров на семьсот.

Наше летнее прибежище не отличается особым комфортом — в Эмеронсе три небольшие побеленные

комнаты, почти без всякой обстановки, но зато здесь можно не опасаться нашествия горе-туристов. Как

большинство людей, проживших всю жизнь у реки, я не представляю себе отдыха без воды, и даже самые

живописные пейзажи Прованса мне, вероятно, не возместили бы этого недостатка: мой взгляд томился бы от

жажды. И хотя Эмеронс — наследное владение Омбуров, я люблю этот уголок, где плывут туманы, еще более

прозрачные, чем в наших краях, гонимые легким ветром, под которым колышутся и шуршат камыши. Пожалуй,

я даже рад, что после смерти Жизели и ее отца Эмеронс перешел именно к моим детям. (Лора с матерью

получили в нераздельное пользование дом в Шелле). Теперь мосье Астен живет в Анетце у своих детей. Там он

не только их отец, он их гость, товарищ их игр. Когда он, катаясь на лодке, гребет, невпопад размахивая

веслами, или неумело пытается что-то починить в доме, ему кажется (и это действительно так), что в эти

минуты он, как никогда, близок своим детям; он делит все их радости и ничуть не обижается, если они

дружелюбно подтрунивают над ним. В Эмеронсе я чувствую себя другим человеком. Мы все здесь становимся

другими, даже Лора. Только Мамуля никак не может привыкнуть к деревенской жизни, она ворчит, она

брюзжит, она вздыхает по своему окну, по своим кактусам, по своей кошке, одноногим столикам и волшебным

шнуркам.

И хотя ее стоны и вздохи нельзя принимать всерьез, все-таки именно они вынуждают нас

придерживаться этих пресловутых полутора месяцев — максимального срока, который она может выдержать,

не превратившись действительно в несносную старуху. Вот уже второй год Мари советует мне отправлять детей

после Эмеронса в лагерь, организованный Обществом взаимопомощи, чтобы они могли (уже без меня) еще

немного подышать кислородом. К счастью, сами дети этого не хотели. Мамуля недовольно бурчала: “Это еще

зачем? Неужели им не хватает воздуха в наших двух садиках?” Лора говорила, что, по ее мнению — а ее мнение

было всегда очень расплывчатым, выжидательным, готовым тут же совпасть с моим, — это было бы неплохо

для мальчиков, но совсем не обязательно для Луизы. Я же, правда, не признаваясь в этом, думал как раз

обратное; детей надо было давно записать в лагерь, а я все еще говорил “посмотрим”, хотя для себя уже все

давно решил. Отправить детей в лагерь означало, само собой, отправить туда и Бруно, а это вовсе не

соответствовало взятой мною линии: Бруно должен был постоянно чувствовать присутствие отца.

Итак, эти каникулы ничем не должны были отличаться от всех предшествующих. Недолгий отдых на