Кого не взяли на небо (СИ)

Она завалилась рядом с ним, на широченную кровать и блаженно закрыла глаза, погрузившись в приятную упругость полуистлевшего, вонючего матраса.

— Ты даже ботинки не снимешь? — поинтересовался вмиг взбодрившийся Скаидрис.

— Так, любимый мой, — Аглая приподнялась на локте и строго уставилась на друга. — Даже не думай не о чём таком, понял? Тебе вообще ходить нельзя, даже в туалет.

— А я и не хожу, — расстроенный лив перевернулся на бок, покопался у себя в штанах, и вскоре мощная струя ударила в железные стенки мятого ведра, заботливо подставленного под ложе раненного.

Аглая Бездна немного смягчилась.

— Мы с тобой всё наверстаем, но сейчас нас ждёт небольшое воздержание. Иначе у тебя швы разойдутся. Кстати, ты, наверное, ещё не в курсах насчёт того, как тебя располосовала эта перекрытая фрау?

— В смысле? Что ты имеешь ввиду, моя девочка?

— Когда швы зарубцуются, у тебя на брюхе будет красоваться надпись.

— Чё, бля?

Скаидрис попытался задрать на себе майку и ощупать перебинтованное пузо, но женская, необычайно мускулистая рука, пресекла его панику, опустившись на промежность парня.

— Не волнуйся. Текст, по крайней мере, достойный. А сейчас лежи спокойно, негодяй, и не вздумай меня лапать, а то я перестану.

Рука Бездны ловко расстегнула штаны последнего мeтала на земле и скользнула внутрь.

* * *

Голова Соткен болталась взад и вперёд, ровно как у китайского болванчика. Затылок женщины выстукивал монотонный ритм об деревянное изголовье кровати — в унисон ритмичным шлепкам Монакуровского, заросшего рыжими волосами, паха. Сержант напоминал льва за работой. А работ у льва всего две. Первая — валяться на скале и орать дурным голосом, пугая обитателей саванны, и вторая — регулярно ублажать своих ненаглядных львиц. На пике кульминации мужчина выдернул своё, потрясающее размером, орудие из мокрого плена хлюпающего болотца, и роскошные сиськи, что наконец-то перестали прыгать вверх-вниз, как две трясущиеся порции упругого пудинга, грандиозно залило. Соткен приоткрыла рот и кончиком языка слизала дымящуюся скверну с уголка своей верхней губы. Покатала в полости, раскрывая букет, скривилась и сплюнула вбок.

— Неплохо, сладенький.

Соткен пристально посмотрела на чудовище, нависающее над ней и не смогла сдержать кривой ухмылки. Из-под спутанной гривы на неё внимательно взирали два миндалевидных ока, лишённых каких бы то ни было эмоций — лишь лёд да пустота. Глаза эти украшали такие глубокие чёрные тени, что Монакура напоминал просветлённого медведя панду, а нос, перемотанный неровными слоями сморщенных бинтов, делали его похожим на египетскую мумию. Соткен перевела взгляд на огромный член, лежащий у неё на пузе. Тот, распухший и обмякший, валялся в луже липкой жижи и слабо подрагивал. Из дырочки на его головке всё ещё вытекали матово-серебряные нити. Она стряхнула с себя эту гадость, наспех отёрла бюст краем простыни, на которой лежала и выпросталась из под самца, прежде, чем тот рухнул мордой вниз и сразу же уснул.

Она одёрнула лоскутья, в которые превратился подол её алого сарафана, и рука ощутила мерзкую, липкую тряпку. Соткен поёрзала бёдрами, высвобождаясь из плена тугой резинки, охватывающей её тонкую талию, и навсегда рассталась с останками этнического одеяния древних ливов.

Голая, невозможно кривая и прекрасная, женщина шагнула к платяному шкафу.

Она пнула добротный, дубовый "wardrobe" и тот послушно распахнул створки, будто ручной кашалот в ожидании рыбёшки.

Она выбрала летнее просторное платье — лёгкое с цветочной палитрой и одела его. Солнце пробилось в узкое окно слабым лучиком, и тяжёлый воздух помещения посвежел. И, хотя сейчас стояла поздняя осень, в комнате запахло весной и майским дождём.

Теперь трюмо. Зеркало явило ей образ бледной, немолодой женщины со впалыми щеками, заострёнными скулами и глубокими тенями на тяжёлых, опухших веках.

Но она знала, как всё исправить.

Красная помада. Её прекрасно очерченные, чувственные губы. Можно особо не стараться. Главное густо и ярко.

Теперь назад к шкафу.

Что-то там ещё, в самой глубине.

Что-то тускло поблёскивает, отражая блики вечернего солнца от своего воронёного ствола.

Что-то ждёт, чтобы его взяли и нажали курок. Вставив ствол себе в рот.

Дверь в апартаменты, предназначенные для клиентов, приходящих в себя после сложных пластических операций, распахнулась от удара изящной женской ступни.

Скальд Хельги проворно отпрянул от скважины, ловко избежав удара в лоб дверной створкой.

Тщедушная и невыносимо привлекательная, кривая и хромая маленькая женщина в просторном летнем платье, держа наперевес культовую Ремингтон одиннадцать, устремилась вперёд, в сумрак длинного сумрачного коридора, оставляя после себя волнующую ауру запахов недавнего секса.

Хельги глубоко вдохнул будоражащий шлейф ароматов и последовал за ней.

* * *