Кого не взяли на небо

Остриё железного крюка возилось повару глубоко под лопатку; другое подцепило рёбра.

Скрежетали ржавые цепи, поднимая вверх тучное тело: на помощь отмороженной диве и геральту пришла ещё пара меченосцев — все, как один, в кожаных проклёпанных полудоспехах.

Ускользающее сознание Якоба зацепилось за эти заклёпки: то были малюсенькие серебряные крестики.

Лязгнули ограничители: повар висел, словно туша зарезанной свиньи, поливая керамическую плитку пола ручьями алой крови.

Можно было задавать вопросы.

Горбун приблизился, двигаясь мягко и осторожно, словно кот. Кончик длинного меча приподнял отвислую сиську повара.

— Что ещё знаешь? — повторил калека.

Повар молча сопел: с каждым выдохом пухлые губы пузырились кровавой пеной.

Горбун надавил на рукоять: плоть толстяка разошлась в глубоком разрезе, словно кусок масла под нагретым ножом. Хлынул поток крови. Якоб угрожающе зарычал.

— Брат Оскар, — поторопил горбун седовласого рубаку; тот возился возле пылающего очага.

— Уже иду, Ваше Преосвященство, — раскалённый докрасна половник впечатался в рану, брызгая по сторонам кипящими кровью и жиром.

Якоб подавился криком, а горбун легко взмахнул мечом, будто живописец кистью. Оплывший мужской сосок исчез: красный пятачок потёк красным. Истязатель отступил на шаг, словно любуясь полотнищем.

— Расскажи мне, упрямец, — Его Преосвященство снова потрепал щёку Якоба, — Всё расскажи.

Повар слегка шевельнул губами; поток крови из сломанного носа превращал слова в бульканье.

Горбун схватил грязное полотенце и отёр лицо старика.

— Зачем ты ищешь с ней встречи, если знаком с её мечом? — хрипло спросил Якоб.

Его Преосвященство ласково улыбнулся.

— Это мой долг, вонючка. Долг перед богом и церковью. А кому должен ты?

Якоб раскачивался на цепях; грузное тело подрагивало.

— Она убила мою дочь. Мою приёмную дочь. Наверное ты прав: я должен Герте. Но знаю я немного.

— Вот и хорошо, — кивнул горбун, — Ты — разумный человек, хотя и писаешь в штаны. Повиси тут, соберись с мыслями, а я пойду задам пару вопросов твоим друзьям. Кстати, а что вы здесь праздновали? Мы перерезали часовых, а всех остальных связали тёпленькими, во сне.

— Воцарение госпожи, — ответил Якоб.

* * *

Два года назад. Предместья Рима. Вилла Андриана.

«Жизнь издевается над человеком до самой смерти. Ты находишься на краю гибели и почти смирился с её неизбежностью, как вдруг тебе даётся шанс на спасение: заведомо провальный, но всё же...» — думал каменный ангел, наблюдая за беглецами, — «Даётся лишь затем, чтобы ещё раз хлестнуть тебя наотмашь плетьми разочарования».

Мужчина и женщина спешили по краю небольшого водоёма, затянутого зелёным слоем ряски, ловко лавируя между полуразрушенных колонн и одиноких изуродованных статуй, безмолвно стоящих у пруда, словно призраки римлян, живших здесь много веков назад.

Они укрылись за пьедесталом, на котором стоял ангел: этот кусок гранита выглядел намного крепче остальных постаментов — его установили на несколько тысячелетий позже других статуй.

Женщина опустилась на землю; сквозь плотно прижатые к животу руки стекали ручейки крови: она была ранена. Мужчина вскинул ствол автоматической винтовки и несколько раз выстрелил в преследователей.

— Буйство жизни: хоть какое-то развлечение для нас, — обрадовался мраморный Аполлон; его наряд состоял лишь из воинского шлема с густым плюмажем, — Хочешь пари?

— Они обречены, — поставил ангел.

— Спасутся, — ухмыльнулся бог света, — Эта баба позади тебя — сильная колдунья. Кстати, как-то раз она, блуждая здесь в ночи, гладила мой член. Сейчас она им покажет, где раки зимуют.

— Она тебя просто пожалела, — съязвил ангел, — Однако пари принято.

Раньше Аполлон опирался на круглый щит, но его покрали и теперь ладонь древнего бога печально указывала на сморщенный пенис, размером чуть более младенческого, что торчал из куста курчавых волос.

Никто из остальных статуй не присоединился к пари; никто из них не мог говорить: головы имелись лишь у Аполлона и ангела.

Преследователи укрылись за серой женщиной, прижимающей уцелевшей правой рукой корзину цветов к своим точёным каменным сиськам.

Раненая ведьма творила заклинание, совершая рукой магические пассы в воздухе. Над головой ангела сгущалось странное мерцающее облачко.

— Я же говорил, — усмехнулся Аполлон, — Сейчас она им вмажет.

— Не вмажет, — скорбно вторил ангел, — Той, другой бабе, что позади тебя, не страшны ведьмы.

— Позади меня? — удивился Аполлон.

— Прямо за твоей идеальной белой задницей прячется древний бог. Намного старше самого тебя, дрочила, — плакал ангел каменными слезами, — Ты просрал пари, Апо.

Высокая фигура вышла из-за спины мраморного бога. Красная медь волос вспыхнула в лучах восходящего солнца. Ствол винтовки дёрнулся в её сторону, но спустя миг стрелок лежал на земле, зажимая окровавленными ладонями лицо.

Острый осколок мрамора рассёк магическую сферу, носок кожаного сапога врезался в челюсть ведьмы.

— Финита ля комедия, — грустно произнёс ангел.