Кого не взяли на небо

Ярл Туи поднёс к щиту кулак, сжимающий рукоять скандинавского меча. Навершие с треском впечаталось в дерево. Восставшие мертвецы присоединились к предводителю — ударили своим клинками. Потом медленно расступились и две юношеские фигуры — долговязый и коротышка, лишившись опоры, осели на песчаник, пропитанный кровью.

— Ёбаныврот, — лицо Монакуры Пуу потемнело, правое веко дрогнуло, — Щенки... Вы всё же бросили своего сержанта и отправились в свою долбаную Вальхаллу...

— Не совсем так, — рядом с павшими бойцами Волчьего Сквада проявились три фигуры — тёмные, словно сотканные из мрака.

— Герои саг, ровно как и сами древние сказания, давно вышли из моды: скамьи Вальгаллы опустели, а пиршественные столы покрыты вековым слоем пыли. Однако существует некое место, вполне достойное столь славных воителей. Мы заберём этих павших героев под курганы Ши, и там, в подземном мире Сида, они обретут новые воплощения.

— Кем станут мои мальчики? — прогнусавил сержант.

— У меня всегда был всего лишь один спутник, носящий три имени, — вперёд выступила миниатюрная брюнетка в чёрном платье, отороченным вороньими перьями, — Пора исправить это досадное недоразумение. Они станут Сильным Ветром и Холодом.

Бадб внимательно оглядела тощего верзилу.

— Однако же место Высокого Тростника остаётся вакантным. Что скажешь, красавчик? Не желаешь ли присоединиться к своим друзьям?

Монакура бросил быстрый жадный взгляд на женские бёдра, плечи и груди, призывно выглядывающие из прорех на ветхой ткани ведьминских нарядов, но скорбь взяла своё: гигант присел возле распростёртых тел товарищей.

— Не в этой жизни, милая.

— Как скажешь, Бодхисаттва, — тела кельтских богинь растаяли в воздухе и троица обратилась исполинскими вóронами.

— Тогда пригляди за нашим маленьким сокровищем, а мы позаботимся о твоих друзьях.

Грим, огромный как скала, сжал свои драконьи лапы на предплечьях сержанта и легко поднял того в воздух. Ворониха, чьё оперение отливало алым, подхватила Хельги, а та, чьи крылья блестели бронзой вцепилась в Скаидриса.

— Спасибо за службу, бойцы, — через мгновение Монакура Пуу уже стоял возле Сигни.

— Только ваш ум — вечен, — промолвила дочь ярла.

— Прощай, Вепвавет, я буду скучать по тебе, — каркнул Грим и все трое исчезли в рваных свинцовых облаках.

Архангел Михаил, стоя посреди расчищенного от трупов круга, нетерпеливо взмахнул сияющим копьём и расправил белоснежные крылья.

— Так и стой, индюк, сейчас я исполню желание старины Упуаут: слегка подрежу твою гордость, — золотые сандалии Сехмет погрузились в мокрый бурый песок прибрежной косы; приставными шагами, грациозно покачивая бёдрами, словно танцуя, львиноголовая богиня приближалась к противнику.

Внезапно серое небо озарила вспышка и над мутными от крови водами моря повисла полая световая труба. Оттуда, словно чёрт из табакерки, вывалился громадный негр в изодранной рясе, преследуемый стаей бездомных собак. Твари, самая малая из которых достигала размера пещерного гризли, оголтело кидались на монаха, но довольствовались лишь обрывками его одежды: отче неуловимо быстро уворачивался от всех атак.

Негр шлёпнулся в бушующие воды моря, поднялся на ноги и остался стоять, а чудовищные псы исчезли, поглощённые яростными волнами.

Чернокожий перекрестился и побрёл к берегу.

— Господи помилуй, — Его Преосвященство, польский епископ и глава инквизиции пал на колени, и уткнулся мордой в лужи крови на песке, — Ты явил себя, Спаситель!

— Mio cuore и ты, доченька, — Теофил Рух крепко ухватил Невенку и Соткен за руки, — Спешим под Божьи очи, мои девочки: встретим и поклонимся нашему Спасителю.

Он потащил обеих в багровую воду, однако тётки упёрлись у края разъярённого моря. Горбун отпустил их ладони и бросился вперёд: его чудовищно громадные ступни загрохотали по волнам, словно по дощатому настилу. Он спешил вперёд — к сияющей фигуре в белом, неторопливо идущей средь разразившегося шторма. Однако, по мере того, как облик высокого стройного мужчины с длинными волосами и шелковистой бородкой трансформировался в образ громадного негра в изодранной сутане, кривые ноги горбуна всё больше замедлялись, заплетались. Вскоре его непомерные ступни исчезли в ржавых барашках прибойных волн, и епископ камнем пошёл ко дну.

Соткен и Невенка всплеснули руками и отчаянно бросились в море — спасать любимого и крестника. Гривы их распущенных волос обратились в две каракатицы — фиолетовую и чёрную с серебром — что упорно сражались со стихией.

Гигантские неупокоенные волки — мёртвые дети Упуаут, что рассекали воду вокруг громадного эфиопа, подобно стае голодных акул, и коих означенный нигер время от времени прикладывал исполинским, размером с арбуз, кулачищем, учуяли лёгкую добычу и поспешили к месту погружения Его Преосвященства, навстречу кривушке и дурочке.

— Не позволяй призрачным иллюзиям и тревожащим эмоциям взять верх над твоей истинно крепкой верой, сын мой.