Кого не взяли на небо

Монакура Пуу вопросительно взглянул на Кортни. Вновь выдвинулся Гравитас. Железяки и огромные каменные глыбы поднимались в воздух, словно пёрышки и легко отбрасывались прочь. Наконец под слоем сажи, среди россыпи мелких обломковчто-то тускло блеснуло.

— Дальше я сам, — Монакура Пуу бросился вперёд, останавливая роботессу.

Он голыми руками бережно раскапывал находку. На свет показалось узкое лезвие, а за ним и рукоять, которую сжимала женская ладонь, затянутая в проклёпанную перчатку.

— Мы поможем!

Мёртвый вампир, не менее мёртвый фараон, два бывших диверсанта плюс маленькая девочка в окровавленном рубище, принялись копаться в земле.

— Осторожней, осторожней, — приговаривал Монакура.

— Она мертва, Бодхисаттва, — тихо произнесла Сехмет.

Но сержант Волчьего Сквада не слышал.

— Осторожней, осторожней.

Вскоре он поднялся с колен, бережно сжимая в руках женское тело.

— Она мертва, — повторила Сехмет.

— Но как же так? — воскликнул бывший барабанщик, — Вот посмотрите, — он поднял девушку вверх, — На ней нет ни одной серьёзной раны, лишь мелкие ссадины, порезы да ушибы.

Сехмет подошла и откинула с бледного лица покойницы мокрые от крови волосы.

— Возможно, она и не погибла в этом бою. Просто ушла.

— Что значит просто ушла? — взмахнул косами сержант.

— Она достигла своей цели и ушла, — улыбнулась ему Сехмет, — Упуаут всегда так поступала: в конце каждой эпической битвы она либо пафосно гибнет, либо тихонько, по-английски, удаляется. Ни с кем не попрощавшись. Так ведь, Джет?

Мертвец кивнул.

— Что ей тут ещё ловить, — Сехмет всё перебирала багровые локоны, — Великий Волк любит сильные впечатления. Его привлекают яркие краски игры ума. Он давным давно остановил Колесо и не обязан влачить бренное существование. Пусть даже божественное. Он не из тех, кто наслаждается страданием. Член, пизда, говно, кровь, боль, мучения, чувства неудовлетворённости и раздражения — это всё не о нём.

Сехмет отступила на шаг и с жадностью облизала окровавленные пальцы.

— Я думаю она просто ушла, сыпанув терпкую щепотку приправ в кипящий котёл этой битвы в виде своей героической смерти.

Бойцы расступились, пропуская вперёд командира со скорбной ношей на руках.

— Среди развалин домика я видел лопату, — произнёс Джет, — Я пойду с тобой: мы похороним Госпожу вместе.

— Я с вами, — сказала Сехмет, — Ты же...

Она ткнула в грудь Йоргена кривым львиным когтем:

— Не теряй надежду: помни — таких, как мы, убить трудно. Копай — может что-нибудь найдёшь.

Рука Трабла коснулась локтя сержанта:

— Там, на берегу, — пророчил Горе, — Среди соснового бора, есть тихая лужайка, окружённая густым ельником. Брусника и вереск растут на ней. Место силы.

* * *

«Благословен будет хлеб, что посадили мы и растим; и дети, коих зачали мы, родили и воспитываем; всякая скотина, что приносит нам... даёт нам... поёт нам... Блять...»

Слова молитвы путались у Сольке в голове — сами собой складывались в богохульные, мерзостные сочетания. Она разогнулась и оперлась о черенок лопаты, путаясь вспомнить порядок строф.

«Благословен будет и путник и оседлый; добродетельный и грешник...»

Священные стихи таяли, создавая в сознании полнейшую белиберду.

Сосредоточенный взгляд стальных глаз упал вниз, на вскопанную землю. Там, среди грядок, ползала огромная лягушка — коричневая с зелёными полосками. Сольке прицелилась и точным ударом лопаты отрубила ей голову.

«Ибо нет различия между добром и злом, грехом и благодатью, аки суть всех вещей — пустота».

— Иисус любит тебя, — сообщила она обезглавленному трупику.

Потом с гордостью оглядела огород. Высокие заросли кукурузы. Густые кусты картофеля. Тыквы, размером с человеческую голову. Округлые дыньки, распухшие персики, огромные напряжённые баклажаны.

В этом году богатый урожай. Ещё богаче чем в прошлом. Прошлом…

Сольке задумалась, погрузилась во мрак, вороша густой пепел воспоминаний. Она не могла вспомнить прошлой осени и прошлого урожая. Ничего, что связано с прошлым.

Хотя...

Ладно, довольно бессмысленных попыток — пора идти в дом — в просторную светлую кухню — настало время готовить ужин для родных: Тебриус и Неверенка скоро вернутся домой из церкви, где они помогают Благочестивому Йонасу — украшают помещение к Празднику Урожая.

— Здравствуйте, фрау Сольке, — раздался звонкий девичий голос.

Женщина с глубокой сединой в густой шевелюре нечёсаных волос медленно развернулась, изобразив на хмуром лице радушную улыбку.

На её огород пожаловала Марайя — дебелая девица лет восемнадцати — на курносом носу буйно цвела россыпь разноцветных прыщей. От этой девки вечно пахло едким застоявшимся потом.

— Здравствуй Марайя, — произнесла Сольке.

— Все наши украшают храм, — поведала девчонка, — Украшают к Празднику Урожая; там и Тебриус и Неверенка.

— Я знаю, — кивнула Сольке, — Но почему же ты им не помогаешь? Почему сбежала?