Коготь и цепь

С того дня прошло двое суток, и тогда среди ночи явился Юдейр. С ним все было решено очень быстро: если будет замечено хоть что-то подозрительное, Ранди Шаута следует убрать незамедлительно. Действовать, конечно, придется по ситуации, но лучше бы порешить его уже в родных землях или даже в фамильном чертоге. Ну так, чтобы непричастность к этому Бансабиры совсем уж не вызывала сомнений.

– Словом, полагаюсь на тебя, – обезоруживающе улыбнулась танша, глядя на давнего знакомца. Юдейр восхищенно покачал головой:

– Неужели у вас и правда ни разу не возникали сомнения на мой счет?

Да уж, так восторгаться самим собой надо уметь, признала Бану, подходя ближе. Все-таки Юдейр всегда был несколько заносчив.

Женщина положила ладонь Юдейру на щеку:

– Эта твоя щека лучше прочего должна напоминать, что я сомневалась и в тебе. – Юдейр вздрогнул. – Но сейчас все в порядке, – заверила танша. – В конце концов, ты единственный мужчина, который позволяет себе беспокоить меня ночами. – Бану засмеялась и, убрав руку, отстранилась. – Верю я тебе, верю. Потому и прошу при необходимости сделать что-нибудь своевременное. Золота, что я дала сегодня, хватит, чтобы утолить голод твоих помощников. Что до тебя самого, есть пара идей на уме. К лету обсудим награду, раз уж я по-прежнему не имею власти над собой.

Юдейр усмехнулся вместе с таншей. И вроде усмехнулся горько, а вроде – даже по-доброму, вполне дружески. Любовь и впрямь придает сил, думал мужчина. Ради нее он стал способен на то, что прежде считал невозможным. Кто знает, может быть, сейчас он с легкостью уложит Бану на лопатки? Хотя, наверное, все еще нет. Она ведь приложила руку к его нынешнему стилю, а стало быть, легко считает боевой почерк и сыграет на инерции рефлексов. В этом секрет ее собственного ведения боя.

Бансабира оглядывала размышлявшего мужчину с ног до головы. Он сильно изменился: еще больше подобрался и, прежде сухощавый, стал совсем похож на гончую. Лицо потемнело, обветрилось, во взгляде появилось какое-то заматеревшее выражение. А ведь позади всего ничего – полтора года.

Они еще раз коротко переглянулись и, поняв все, что нужно, отправились в темницы. Подручные Юдейра ждали снаружи. Ранди Шаут, не имея, по сути, альтернатив, выбрал наиболее удачным согласиться на предложение Матери лагерей добровольно. Дозорные в ту ночь были выставлены лично Гистаспом, который единственный из армии знал, что Юдейр жив, поэтому обойти караулы без лишнего шума не вызвало затруднений.

К тому же легкий шум для часовых вполне объяснялся известным фактом: танша ведь частенько упражняется ночью с клинком, копьем и стрелами.

Как только Юдейр с помощниками и связанным Ранди Шаутом скрылись из виду, Бану почувствовала себя так, как если бы какой-нибудь ангоратский жрец в мгновение ока перенес ее на дно Великого моря: все тело будто придавило непомерной толщей воды, грозя вот-вот попросту расплющить. Месячная усталость навалилась разом, одной волной, выгрести на поверхность из которой не было никаких сил.

Едва переставляя ноги, Бансабира, шатаясь и держась за стены, кое-как добралась до спальни и рухнула в постель не раздеваясь. Стражники у дверей, заметив такое ее состояние, перекинулись парой фраз и решили поднять Лигдама. Один из телохранителей привел оруженосца, и тот осторожно, привычными мягкими действиями, устроил Бану поудобнее: раздевать до конца не стал, но снял обувь, стянул одеяние и корсаж (с платьями оруженосец управлялся еще пока из рук вон плохо, так что в корсаже треснуло несколько тесемок). Оставив женщину в нательной рубашке, убрал из-под головы подушку, спать на которых Бансабира категорически не могла, укрыл одеялом. Тану все это время что-то неразборчиво лепетала, не до конца понимая, что вообще с ней делают, а потом свернулась калачиком, обхватив край одеяла, и даже не услышала, как Лигдам вышел.

Бансабира, бессмысленно потаращившись в стену минут пять, наконец стащила себя с кровати. Ощущения были двоякими. С одной стороны, ее состояние можно было назвать замечательным: Бану отоспалась и чувствовала себя готовой к решению сколь угодно сложных задач. С другой – даже вспоминать, что это были за задачи, оказалось невообразимо лень. Нелепым жестом потерев лицо, Бану огляделась. На высокой спинке деревянного кресла висело черное платье. Что ж, в вынужденном трауре оказался хоть один плюс: за текущий сорокоднев у портних есть время пошить для танши нормальную одежду. Эту единственную годную тряпку Бансабира сняла с плеча младшей дочери Тахбира Ниильтах, которая, в отличие от Иттаи, куда больше совпадала с госпожой в телосложении.

Выглянув из громадного танского покоя, женщина велела телохранителям прислать Лигдама: следовало привести себя в приличный вид.

Спустя час, замаскировав некоторую помятость физиономии, Бансабира, отбросив угрызения совести, отправилась проверять, как работают другие.