Читаем Кока полностью

– Умный очень ты! Сталин, значит, сперва сажал всех, а потом кого-то выпускал? Что с чеченцами сделал этот усатый сволочь? – грозно спрашивал Хаба, и все качали головами: “Знаем, выселил!” – Он шайтан был! Эти, которые сейчас, – шайтанята, а он был настоящий сатана!

– А за что он вас выселил? За то, что чёрного скакуна и золотую шашку подарили гауляйтеру! Хлебом-солью фашистов приняли! Вот за это! – зло ввёртывал Лом.

– Ты чурбаноид! Немцы до Северного Кавказа вообще не дошли! Какие шашки? Какие кони? – кричал Хаба.

– Ну, не подарили, не дождались, но хотели же подарить! – не сдавался Лом, расправляя и растягивая гирлянду.

Гагику поручено было составить список продуктов к празднику, подкупить вкуснятинки. Он рьяно принялся за дело, пообещав самолично приготовить настоящий зэковский торт. Выпивкой заведовал Али-Наждак: сам не пил и прятал бутылки к празднику, а на просьбы дать растопыривал ладонь:

– Не сейчас, брат. Яхши? Аллахом заклинаю, не проси! На праздник дам!

Вертухаи были оживлены не меньше зэков. Для них наступали сытные времена: у сидельцев появляются к празднику деньги на покупки. Многим к Новому году шли посылки и передачи, скапливались в почтовом закуте, их надо открывать, шмонать, брать из каждой самое вкусненькое. А что скажешь? Кому жаловаться? Начальнику Евсюку, что лососину икрой заедает?..

К Новому году зэки учили стихи и тосты, украшали камеру, радуясь по-детски удачно повешенной гирлянде из конфетных фантиков или иконе – её прислала Тёще простившая его терпила-тёща. Икону водрузили на видное место и часто крестились на неё.


31 декабря Гагик с утра принялся готовить зэковский торт, утверждая, что сейчас по всем зонам готовят это лакомство. Первым делом соорудил из фольги противень. Поручил Трюфелю наломать на мелкие кусманчики три плитки шоколада, а Тёще – высыпать в миску два кулька песочного печенья и перетереть в порошок. Смешал эту сладкую муку с двумя пачками сливочного масла. Выложил слой массы на противень, залил сгущёнкой. И так ещё два слоя, прокладывая их кусочками шоколада. Готово! Торт отнесён на подоконник – самое прохладное место в хате, а Трюфелю и Тёще дозволено “уважать свой труд” и долизать из миски восхитительно-сладкую смесь.

Этим же утром немчику пришла благая весть. Сало вкинул письмо на немецком языке – это родители давали о себе знать через следака: обещали прислать племянника Фридриха с деньгами, он уже оформляет экспресс-визу, пусть Ингольф держится и не забывает, что его дед и дядя тоже прошли русский плен: “Это испытание, которые нам даёт Бог за наши грехи, его надо перебороть!” Гольф обрадованно потрясал письмом:

– Herr Gott sieht alles! Hört alles! Versteht alles![195]

Целый день 31 декабря тюрьма радостно гудела, перестукивалась, обменивалась “конями” и малявами с поздравлениями всем достойным пацанам. Во всех камерах начали пить, не дожидаясь вечера. Главнач издал приказ – прогулки в этот день отменяются, пусть все сидят по камерам. На всякий случай вызвали омоновцев – они в дежурке украдкой прикладывались по очереди к плоским фляжкам.

Вертухаи тоже на взводе – на стуки и зовы из камер не шли, собираясь по этажам, где опорожняли и поедали всё, что выудили из зэковских передач.

Стол в хате накрыт. Гагик, оглядывая его, строго выговаривал Тёще:

– Колбас ещё нар-режь… Сыр-р-р пока хватит, балик-джан… Что только нет!.. Вот ещё икр-ра с моя сторон!..

На что Тёща отвечал, украдкой подъедая хвостики от колбасы:

– Сделаем, Робинзонович, в лучшем виде, не боись!

И он вытащил из-под подушки две банки красной икры и любовно разглядывал их, пока Тёща искал в “телевизоре” открывалку. Трюфель раскладывал разные сорта колбасы, которые Гольф украшал на ощупь веточками петрушки. Для мусульман припасена холодная говядина с чесноком. И в довершение – разные сладости и конфеты, коих, как известно, должно быть на Новый год в изобилии – тогда и весь год будет сладким. Лом подсовывал их Трюфелю:

– Поешь сладенького, ты же любишь конфетки! – На что Трюфель разражался серией мата по адресу и конфет, и конфетной фабрики, и того фасовщика-подлеца, что сдал его… Хотел сделать приятное жене на день рождения – вот и сделал!..

Кока с Замбахо, сидя отдельно, вспоминали, как раньше в Тбилиси первого января, отоспавшись, все вылезали из домов с карманами, набитыми шоколадом, конфетами, мандаринами, раздавали их знакомым, те тоже дарили конфеты, мастырки или что посильнее – кто чем запасся. Все были добры и благостны. И все куда-то бодро шли – к родным, друзьям, любимым… Счастье!.. Не ценили!.. Думали, так будет всегда: в тёплой и светлой квартире запах хвои, ёлка, блеск игрушек, спокойные родные лица, по телевизору новогодний “Голубой огонёк”, а на столе сациви, оливье, холодец, жареный поросёнок, балык, холодная осетрина, соленья, сыры, хачапури, домашнее вино и деревенская чача, а в духовке скворчит индейка с яблоками и черносливом по рецепту прабабушки…

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая проза

Царство Агамемнона
Царство Агамемнона

Владимир Шаров – писатель и историк, автор культовых романов «Репетиции», «До и во время», «Старая девочка», «Будьте как дети», «Возвращение в Египет». Лауреат премий «Русский Букер» и «Большая книга».Действие романа «Царство Агамемнона» происходит не в античности – повествование охватывает XX век и доходит до наших дней, – но во многом оно слепок классической трагедии, а главные персонажи чувствуют себя героями древнегреческого мифа. Герой-рассказчик Глеб занимается подготовкой к изданию сочинений Николая Жестовского – философ и монах, он провел много лет в лагерях и описал свою жизнь в рукописи, сгинувшей на Лубянке. Глеб получает доступ к архивам НКВД-КГБ и одновременно возможность многочасовых бесед с его дочерью. Судьба Жестовского и история его семьи становится основой повествования…Содержит нецензурную брань!

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги