Кока

35. Ключи от рая

Дело шло к середине февраля, а новостей нет как нет. Это и плохо, и хорошо. Взвешиванием всех за и против Кока занимался обычно перед сном, понимая: плохо, что адвоката нет, но хорошо, что следак, коняга в пенсне, не вызывает – значит, пока ещё не усилил статью, не перекинул на “до пятнадцати”…

В камере жизнь размеренная: встал-лёг-завтрак-лёг-обед-лёг-прогулка-лёг-ужин-лёг-сон. В настоящее движение камера приходила к вечеру, когда начинались чифири, игры, байки, шашки, “чапаев”, нарды. Кавказский угол постоянно играл в карты на деньги, но без споров и обманов, по-честному.

Взяли на больничку Лебского. Долго не могли понять, что с ним, его бормотаний было не разобрать.

– Всё. Чего не было, не будет. А будет, что было! – И с этим диагнозом его увезла на каталке докторша с испитым лошадиным лицом и чётким солдатским шагом.

Одно из развлечений – чтение объебонов (обвинительных заключений). Недавно принесли Лому – сам он, с повязкой на лице, лежал на боку (порез в заднице не позволял лежать на спине), а щёку ему заштопала за стольник всё та же мосластая докторша. Лом не сдал операм, кто его покалечил, и Замбахо с Хабой решили оставить его в покое. Тракторист целыми днями копался в своих блокнотах, касатках и жалобах, с другими зэками мало контачил, но, как полагается, объебон дал на общее прочтение.

– Будучи в нетрезвом состоянии, проник на территорию гаража… Увёл трактор… Загнал в свой сарай… Разобрал… Полученные преступным путём части и механизмы продал неизвестным лицам возле пивного ларька… Цену не помнит, так как в тот же день пропил все деньги, после чего в пьяном виде разбил кирпичом витрину магазина “Велосипеды”, выкрал велосипед марки “Орлёнок” и пытался на нём кататься по улице, но был задержан сотрудниками ППС…

Скоро морозным утром и самого Лома увезли на суд, а потом по тюрьме прошёл слушок, что ему дали семь с половиной лет за порчу имущества и грабёж с применением технических средств, хотя кроме невесть откуда взявшейся здоровущей отвёртки у него при аресте ничего не обнаружили. Но отвёртку приравняли, до кучи, к холодному оружию, пусть даже Лом и отбалтывался тем, что он тракторист, механизатор, всю жизнь носит с собой отвёртки, щипцы и другой инструмент. В камеру он больше не вернулся.

Самым неожиданным оказался объебон придурка. Тёща со смехом взялся читать, но скоро осадился, да и было из-за чего.

– Гражданин Кирнос Абрам, 1973 года рождения, обвиняется в том, что он после распития спиртных напитков в садике имени Девятого января в городе Пятигорске убил ударом по голове потерпевшего, с которым распивал спиртные напитки, после чего скрылся, оставив на месте преступления бутылку из-под портвейна с отпечатками пальцев… Статья от восьми до пятнадцати…

Все молчали. Охота шутить пропала.

– Чего же ты скурвился, если такой лихой? – спросил Замбахо.

– В карантине петух зашкварил, а за что – не знаю, – смиренно отвечал придурок Абрам со своего места, не смея без разрешения подойти к столу.

– Ну, ладно. Сиди там. Дайте ему объебон! Ты смотри! Убийца! А с виду скажешь – ларёк подломил, вафли украл!

(Но с этого момента к придурку стали относиться осторожнее: меньше ругали, без дела не били, да и он не давал поводов, исполняя всё порученное истово, с какой-то оживлённой активностью, словно что-то решил или на что-то решился).

А в Кокином деле никаких подвижек. Неужели никак не могут найти этого таинственного адвоката, брата тёти Софико?

Несколько раз возникала мысль о дяде Ларике, но мама Этери сказала, что Ларик окончательно ушёл в отставку – перестройка смела многих старых советских милицейских чинов (некоторых даже в тюрьму загнала). И дядя Ларик окучивает теперь грядки на своей даче под Мцхета, ругая, по обычаю, всех подряд: коммунистов, капиталистов, социалистов, империалистов, звиадистов, эдуардистов, джабаистов, космонавтов, педерастов, спекулянтов, официантов, наркотистов и всю другую сволочь, что людям жить не даёт.

– Даже в Москву слетать, баб пощупать, – денег нет; это дело, ибиомать?

Как-то в начале перестройки Кока и дядя Ларик заехали в супермаркет за бананами для бабушки. Стояли в очереди к кассе. Настроение у Ларика после вчерашней пьянки с уволенными коллегами было тяжёлое. Какой-то иностранец толокся тут же со своей тележкой – то туда сунется, то сюда, чеками размахивает, что-то чирикает, лопочет. Ларик, на мрачном похмелье, мрачно спросил у него, какой язык тот понимает.