Кока

– А… Ну да… Птичка… Ты же к хану Тархану, земляку своему, ходил?.. Понятно!.. Ну, раз так, то так… А вообще-то вот так… Кто их разберёт, кто наседка? Мне по херу. А твоего хана Тархана недавно на лестнице чуть не уронили!

– Кто кого уронил? – не понял Кока.

Сало усмехнулся, почесал тройной подбородок:

– Тархану западло к куму своими ногами идти, поэтому два вертухая несут его к куму на руках через всю тюрьму, с четвёртого этажа на первый. И обратно, когда Тархан и главнач закончат тёрки.

– Ничего себе! Значит, Тархану идти своими ногами к главначу западло, а тереть с ним – нет? – удивился Кока замысловатой тюремной мудрости (недаром говорят: жизнь не так проста, как кажется, она намного проще).

Сало вздохнул:

– Ну так же ж по делу! Оба за тюрьмой смотрят, чтоб орднунг был… Если что, хан Тархан такой бунт поднять может, что мало не покажется! Было уже. Зэки полдня так колошматили мисками по дверям и стоякам, что мы все чуть не оглохли. А что сделаешь? Откроешь одну камеру – а остальные продолжают стучать. Ладно. Забазарились. Шевели копытами!

– Не подгоняй, еле иду… Слышал, мне статью перекинули? До трёх сделали! – похвастался Кока.

Сало кисло поздравил:

– Молоток! Родные порадели? Всегда с вами, зверями, так – родные выкупают, а наш брат-дурак сиди, щи хлебай с тараканами!..

Кока не счёл нужным продолжать этот разговор, перевёл в другое русло:

– Камеры и коридоры проветрите как-нибудь на субботнике! Вонища столетняя! Прав немчик Гольф – как в хлеву!

Сало отдулся:

– Уф-ф! Как их проветрить?

– А выведите зэков во двор, откройте все двери во все камеры – и пусть продувает полдня! Кстати, и тараканов выморозите – они минусовку не выносят!

– Да? – Сало на секунду задумался. – А куда, на хрен, зэков девать? Где столько базков? У нас базки маленькие, ещё при Екатерине строены. Ежели всех вместе загнать – то перережут ведь друг друга! Не уследишь! Подельников полно сидит, друг на друга зубья точат! Пришли… Стой… Заходи!..

Главнач, полковник Евсюк, вислощёкий, подбородчатый, брылястый, пил кофе, хрумкал миндальным печеньем.

– Угощайся! Ты, я вижу, счастливчик! Лаки Лучано! Участь переменил? Слышал. Поздравляю. Оставить тебя в общей или на спецы хочешь?

– В общей останусь. Зачем спецы? Дело закрыто, добавить нечего, – сказал Кока (намекая Евсюку, что он для наседок интереса уже не представляет – чего место занимать, новых напустите и выведывайте у них про “шютки пианого Мышютки”, как говорит Сатана!). – Лучше я с ребятами в общей останусь… Да и немчик без меня пропадёт, за мою юбку держится, совсем ручной… Ещё и очки разбил, ничего не видит.

Евсюк расплылся в улыбке:

– Лады, сиди, где сидишь. А помнишь, как ты в одиночку просился, разбойник бородатый? Кофе давно не пил? – заметив взгляд Коки, участливо спросил он, но не предложил. – У вас там, в Грузии, кофе пьют или чай?

– И то, и другое.

– А за что вашего президента укокошили? Или он сам того?

– Кого? Шеварднадзе? – удивился Кока.

– Нет, другого… Как его… Хамса… Ганса…

– Гамсахурдию?.. Когда?..

– Да уж давно, под Новый год.

– А кто убил? – Кока ничего про это не слышал.

– Кто знает? Нашли с дыркой в голове… Я тебя чего вызвал. Как там этот немчик? Да, Ингольф. Да понимаешь, пишет и пишет письма и жалобы, боюсь, нагрянут сюда особисты, хлопот не оберёшься! Или, того хуже, правозащита на шею навяжется! Сейчас этих протестунов и демонстранцев пруд пруди, только и рыщут, где бы покрасоваться. Или прокурорские какие. Или журналюги. Опутают, окутают! Нужен мне такой головняк? Сам знаешь, какое базарное время сейчас! Каждый рулить норовит!

– А куда он пишет? – невинно спросил Кока (хотя сам же и сочинял, и писал для Гольфа все эти кляузы и жалобы).

– Куда только не пишет! – Евсюк, поворачиваясь всем телом, поискал папку с письмами. – Вот тут копии. И главное, ещё таким культурным языком излагает… Всякие слова умные… Кто ему пишет? Не ты ли?

– Нет, я по-русски плохо умею писать, – соврал Кока, ухмыляясь в душе комплименту его способностям стряпчего.

Главнач поворошил шевелюру.

– Предложи ему – пусть он завязывает с этими писульками, а я его в тихую хату определю. Да хотя бы в твою бывшую, к Расписному, пусть вяжут на пару… На спецах и потише, и пища получше. Может, его это устроит? А то заколебал своей демократией! Прошу тебя, останови как-нибудь эти жалобы! Заебал, в натуре!

Кока милостиво пообещал поговорить:

– Надо мозгой пораскинуть. – Но от себя сообщил, что Гольф в камере прижился и что к нему скоро приедет родня из Бремена.

– Да? – Евсюк закончил с миндальками. Вытер салфеткой вывернутые, как у гуппи, губы. – Из Бремена? Это где? В старом ФРГ? Это хорошо.

– Да. Ищут помощи… Не знают, кому в лапу дать.

– Ну-ка, с этого места поподробнее! – оживился главнач, но Кока, подумав, что этим можно навредить Ингольфу (будут шантажировать и деньги вымогать), обернул всё шуткой:

– Да я так, с юмором, гражданин начальник! Разве западные люди в таких делах смыслят?..

Евсюк посмотрел на Коку, как бык на льва, не понимая, шутит тот или говорит всерьёз. Вздохнул: