Кока

– Удачи и ума вам, юноша! Бросайте все эти грязные дела, мой совет!

– И вам всего доброго! – искренне пожелал Кока, запихивая пачку печенья в карман куртки и дружелюбно поглядывая на следователя. Вид пенсне с верёвочкой напомнил ему полуослепшего Гольфа, и во внезапном душевном порыве решился: – Да, один самый последний вопрос. В моей хате у одного зэка, немца-бундеса, сломались очки, он ничего не видит, ходит как пьяная сомнамбула. Нельзя ли как-нибудь их заказать? У него минус семь близорукость.

Пётр Ильич ткнул пальцем в переносицу:

– Сам уже сколько жду… Кот, поганец, за мухой прыгнул, разбил очки, пришлось верёвочкой вязать. У меня, правда, астигматизм, сложные стёкла, на заказ надо делать, ждать, приспосабливать. А простые не проблема. Я всё равно к окулисту пойду на днях…

Кока вытащил из пистончика деньги:

– Сколько?

Пётр Ильич поджал губы:

– Думаю, долларов двадцать – двадцать пять хватит, от оправы зависит. Как получу, зашлю вам в камеру.

Передавая деньги, Кока шаловливо указал глазами на чернильницу:

– Я последний раз такое в первом классе видел…

– Чернила труднее подделать, – флегматично ответил Пётр Ильич. – Семёныч! Где вояки в хаки? Веди зверя в клетку!

Юноши Марка в КПЗ не было. Кока в радостном возбуждении, словно вот-вот должен выйти на свободу, грыз печенье, сновал по камере, смеясь от счастья. Три года! Мизер голимый!

Сел и принялся, напевая любимую “Smoke On The Water”, стучать по нарам в такт и ритм “одновременно всеми членами, кроме хера”, как наставлял учитель Вока. И достучался до Семёныча – тот, явив в кормушке полупьяную морду, поводил глазами:

– Ктой стучал, япона мать? – Но, получив от Коки пять долларов – просто так, от радости, – пообещал принести хлеб с колбасой, хотя Кока и не просил, объевшись печеньем.

Так провёл в эйфории пару часов, пока не привели Марка. Тот был ошеломлён: следак сказал, что три мастырки – это серьёзно, посему ему, Марку, грозит до семи лет лишения свободы. Поев печенья, немного успокоился, и Кока начал его учить, как вести себя в камере – раз он питерский, его вряд ли отпустят под подписку.

– А кто следак? Старый мудак в очках с верёвочками?

– Нет, молодой, Бубнов какой-то…

Кока важно кивнул:

– Слышал о таком. Говорят, бабки любит больше жизни.

– Где они, эти бабки? – горестно всхлипнул Марк.

– Это уже твои проблемы. Но учти: в тюрьме главное не лезть на рожон и со своей лопатой в чужой огород не соваться! И ещё. На шутку отвечай шуткой, на грубость – грубостью, но с кулаками осторожно, не попасть бы впросак. От двери и параши ложись подальше. У окна нижняя шконка – самая путёвая. На вопросы отвечай не спеша, обстоятельно, а если не спрашивают – молчи и секи поляну. Глаза не прячь, смотри прямо, но не упрямо. Если кто-то настырно задаёт вопросы, посмотри ему в переносицу, спроси: “С какой целью интересуешься?” Не ври без нужды. Умолчание лучше лжи. Ложь растворяется в правде, как ложка дёгтя в бочке мёда, но если соврал, то помни об этом. Если разным людям врёшь, ври одно и то же, они могут объединить информацию, и тогда тебе каюк. И учти: камера имеет уши. Ты их не найдёшь, но они есть. А главное: в тюрьме важен дух, а не физическая сила, слово, а не дело, ведь дел твоих зэки не знают, прошлого не ведают, с твоими кентами не знакомы… В тюрьме ты гол, все твои прежние заслуги и достоинства не имеют значения… Вообще, прежде чем что-нибудь болтануть, подумай: где, кому, зачем и что говоришь – и только потом открывай рот. Но слишком широко варежку тоже не разевай – мухами подавишься! Ясно?

Марк настороженно и напряжённо слушал, а Кока разошёлся, подстёгиваемый счастьем, царившим в душе:

– Не забывай: слова в тюрьме приравнены к поступкам, всё понимается буквально. Нельзя говорить “я ебалСЯ”, “я целовалСЯ”, это значит, что кто-то тебя ебал и целовал, а это чревато самыми катастрофическими последствиями! Вместо “спасибо” говори “благодарю”, “признателен”, вместо “пожалуйста” – “по возможности”. Нельзя “спрашивать”, надо “интересоваться”. Вместо “я докажу” – “я обосную”. Не “свидетель”, а “очевидец”. Крайне осторожно надо быть со словом “обидеть”, ибо “обиженные” – это первый шаг в стан опущенных. И никому не говорить “вы” – только “ты”, хоть ему сто лет в обед. Важны не только – и не столько – слова, сколько жесты, взгляды, шутки-прибаутки. Надо внимательно слушать и не прощать никакой фамильярности, но и не начинать на пустом месте склоку, а твёрдо и, главное, спокойно отвечать в том же духе. Если подъёбки и шутки не прекращаются, надо смотреть по ситуации, но ничего не оставлять неотвеченным. Пусть последнее слово будет за тобой, а не за насмешником. И прежде чем на что-то решиться, неплохо посоветоваться со смотрящим, он сам может сделать внушение шутнику или обижнику.

И Кока подытожил: