– Я больной человек, у меня тиннитус. Кстати, как ваша дочь? Всё ещё мучается от шумов?
Пётр Ильич безнадёжно махнул рукой:
– Теперь ещё и мелкие колокольцы слышать начала!
– Говорят, мумиё помогает. И верблюжье молоко очень полезно. А самое лучшее – эвкалиптовые ванны, – вдохновенно врал Кока и, понизив голос, сообщил: – Ещё говорят, очень помогает калотерапия…
Пётр Ильич не понял:
– Что за терапия? Какие ванны?
– А залить раствор эвкалипта в ванну – и готово! – несло Коку дальше.
– Где ж этот раствор брать?
Кока усмехнулся:
– Вам лучше знать! Вы в органах работаете. Зачем меня вызывали? Просто так в браслетах туда-сюда не катаются.
Пётр Ильич как-то устало, с сожалением вздохнув, поискал на столе и перебросил Коке лист бумаги:
– Ознакомьтесь! И подпишите!
Кока не взял.
– Я ничего подписывать не буду! Что это?
– А вы прочитайте! Читать по-русски умеете?
– Мала-мала знай…
Кока начал читать… И глазам своим не поверил!.. “В связи со вновь открывшимися обстоятельствами статья 224, часть первая переквалифицируется на статью 224, часть третью…”
– Это что? – не понял он. “Часть третья – это до пятнадцати?” Засосало под ложечкой, затошнило.
Пётр Ильич улыбнулся, первый раз за все допросы:
– Внимательно читайте! У вас было хранение наркотиков с целью сбыта, часть первая, от трёх до десяти лет. А теперь стало хранение без цели сбыта, от года до трёх лет!.. Разницу улавливаете?
– Это что же – мне всего три года дадут? – всё ещё не понимал Кока.
– Как суд решит. Могут и меньше, – обронил Пётр Ильич.
Кока схватил ручку, подписал. Ничего себе! С чего начиналась его прежняя статья, новая этим заканчивается! “С года до трёх!.. О господи!.. Спасибо!.. Услышал меня!.. Счастье!.. Всего трёха!.. Да на параше отсижу!.. На ушах отстою!.. Что это?.. Как?..”
И Пётр Ильич показался вдруг таким добрым и ласковым, что Коку потянуло обнять его, но вовремя остановил порыв, только спросил, запинаясь:
– Как это, дорогой Пётр Ильич? Каким образом это?
– Волшебным. – Следователь забрал у Коки бумагу с подписью. – Цель сбыта не доказана.
– Но это же почти свобода? Где десять и где три? Трёха?! – не мог успокоиться Кока, на что Пётр Ильич опять туманно заметил:
– Почему именно три? Может, и меньше дадут…
– Три! Господи! Да отсидим! Отсидим! Кошачий срок! У нас Трюфель, замечательный парнишка, три кило трюфелей украл, три года его ждёт, так я ему завидовал, а тут такая же радость, три года!.. А… А мама моя где?..
– Не знаю, – сухо ответил Пётр Ильич, заполняя какие-то формуляры.
Кока не мог усидеть от безудержной радости. До трёх! Хранение без цели сбыта! Он даже не удосужился спросить, какие новые чудесные обстоятельства открылись, кто их открыл. Но какая разница? “Буду в зоне людям помогать с бумагами… Спортом заниматься… Английский подтяну… – носилось беспорядочно в голове. – И какой милый этот Пётр Ильич!.. Нарукавники, очочки, ручка с пером!.. Добрый дедушка!”
Пётр Ильич тем временем собрал бумаги и на вопрос, когда ждать суда, уклончиво ответил:
– Ещё кое-какие вопросы надо утрясти… Вам же – всего наилучшего в тюрьме! Сидите, ждите суда. Авось дождётесь хорошего приговора!
Кока вдруг вспомнил:
– Пётр Ильич, раз всё так хорошо оборачивается, можно спросить: как нас поймали? Кто нас сдал?
Следователь усмехнулся:
– Да никто вас не сдавал! Вы сами себя сдали! Сами себя, как лохи, обули! Простофили! Как? Очень просто. Вы что, с дуба рухнули, джигиты? Читать не умеете?
И пояснил: при каждом новом открытии и закрытии ячейки надо менять шифр, а они, очевидно, были в таком наркотском скотском угаре, что не удосужились прочитать правила, шифра не поменяли, камера осталась открытой… Дежурный в полночь обычно проверяет ячейки, смотрит, не забыл ли кто чего. Видит – дверца приоткрыта. Дёрнул – открыто! Увидел сумку. Порылся – и в милицию позвонил.
– Дальше вам известно. Архангелы взяли вас под белы руки – и на тюрьму!
Вот болваны! Тупяки! Значит, если бы Рыба не явился ночью и Нукри не пошёл бы открывать камеру, то утром они бы спокойно взяли сумку, и давно были бы дома и ели кучмачи с гранатом!.. Вина Нукри, выходит. Но что сейчас об этом думать? И так вся поездка была ошибкой на ошибке!..
Между тем Пётр Ильич, перекладывая бумаги, выглядел раздосадованным, Кокиного оживления не разделял. А размякший Кока сжалился над следаком и соврал:
– Я в саду сквозь сон как будто слышал, как один барыга другого то ли Карась, то ли Курьян называл…
– Что такое? Память прорезалась? – застыл Пётр Ильич, скептически глядя Коке в глаза. – Таблетки тоже у них покупали?
– Не знаю. Честное слово!
Пётр Ильич вздохнул:
– Ага, честное пионерское!.. Карась, Курьян… – И неожиданно прихлопнул ладонью по столу: – Да гори оно всё синим пламенем! Сейчас карасей буду только на рыбалке ловить! Хватит! Отработался! Дело закрою – и на покой, на речку, подальше от этого дурдома!
– Тут, говорят, хорошо рыба ловится, – польстил Кока.
– На рыбу не жалуемся. – Что вызвало внутреннюю усмешку Коки: “И мне на Рыбу нет оснований жаловаться, раз он не стукач!”
Напоследок Пётр Ильч угостил пачкой печенья и довольно дружелюбно попрощался: