Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

В ответ на суровый исламский пуританский милитаризм времен Аурангзеба во время правления Мухаммад Шаха (1702–1748) примерно с 1720 года в Дели начался взрыв безудержно чувственного искусства, танца, музыки и литературных экспериментов. Городскими поэтами того времени были написаны одни из самых откровенных с окончания классического периода тысячелетием раньше индийских любовных стихотворений. Это был век великих куртизанок, чью красоту и великолепное кокетство отмечали по всей Южной Азии. Ад Бегум появлялась на вечеринках полностью обнаженной, но столь ловко разрисованной, что этого никто не замечал: «Она украшает ноги красивыми рисунками, как будто на ней надеты штаны, но на самом деле их не носит; вместо браслетов она рисует чернилами цветы и лепестки, такие же как на лучших тканях Рума». Ее главная соперница, Нур Бай, пользовалась такой популярностью, что каждую ночь слоны могольских омрахов-чиновников перекрывали проход по улице возле ее дома, и даже самые высокопоставленные вельможи вынуждены были «слать большие деньги, чтобы Нур Бай их приняла… любого, кто очаровывался ею, затягивал водоворот ее требований, приносящих разорение в его дом… но получать удовольствие от компании этой женщины можно только до тех пор, пока у человека есть богатство, для того чтобы ее одаривать»[78].

Любого, кто очаровывался ею, затягивал водоворот ее требований, приносящих разорение в его дом… но получать удовольствие от компании этой женщины можно только до тех пор, пока у человека есть богатство, для того чтобы ее одаривать.

Как и в Англии времен Реставрации, эта чувственность непосредственно отражалась в живописи того периода, упивавшейся образами удовольствий, вечеринок и любовных сцен: на одной знаменитой картине даже изображен император с одной из своих наложниц, возможно в отчаянной попытке подчеркнуть потенцию и мужественность государя, который, по слухам, был импотентом.

Однако, каков бы он ни был в постели, Мухаммад Шах Рангила определенно не был воином на поле боя. Он удержался у власти благодаря простой уловке – отказу от всяких претензий на реальное управление страной: утром Мухаммад Шах наблюдал за боями куропаток и слонов, днем его развлекали жонглеры, мимы и заклинатели. Политику он мудро переложил на своих советников и регентов, хотя был очень искусен в сохранении доходов, поступающих из провинций.

Империя начала приходить в упадок после смерти в 1707 году Аурангзеба; власть императора ограничивалась все больше. С момента смерти Аурангзеба были убиты три императора: одного к тому же сначала ослепили горячей иглой[79]; мать третьего была задушена, отца еще одного столкнули в пропасть, когда он ехал на слоне. Четвертого задушили и скинули с лестницы. Во время правления императора Фарука Сийяра (1685–1719) его регенты, братья Сейиды, так отчаянно нуждались в деньгах, что начали выковыривать драгоценные камни из внутренней части Павлиньего трона и продавать их за наличные делийским ростовщикам. Тем не менее самые великолепные из камней – Кох-и-Нур и Рубин Тимура – остались на месте.

По мере правления Мухаммад Шаха Дели все больше терял контроль над страной, и губернаторы регионов все чаще стали принимать собственные решения по важным вопросам политики, экономики, внутренней безопасности и самообороны. В частности, два региональных лидера-соперника сформировали собственные независимые сферы влияния и стали фактически автономными правителями. Саадат-хан, наваб Ауда, стал ключевым игроком на севере. Его основным опорным пунктом был Файзабад, в сердце Гангской равнины. Низам уль-Мульк на юге стал фактическим хозяином Декана, сделав главным опорным пунктом Аурангабад. Свою формальную связь с императорским двором и лояльность императору они все больше трактовали на свой лад, действуя в собственных интересах. Оба основали династии, правившие в Индии сотню лет. Саадат-хан и Низам уль-Мульк были смертельными врагами, и их соперничество вскоре оказалось фатальным для могольского государства, которому они обещали служить.

Мало того, что Мухаммад Шаху пришлось делить власть над страной с двумя чересчур могущественными губернаторами – жестокая судьба одарила его еще и агрессивным соседом на западе: персидским полководцем Надир-шахом. Надир был сыном скромного пастуха, но быстро выдвинулся на военной службе благодаря выдающимся военным талантам. Он был настолько же жесток, безжалостен, деятелен, без чувства юмора, насколько Мухаммад Шах был беззаботным, безалаберным, но любителем искусств.

Лучший письменный портрет Надира из числа сохранившихся создал учтивый французский иезуит, отец Луи Базен, ставший личным врачом Надира. Базен одновременно и восхищался, и ужасался неграмотному, жестокому, сложному по характеру и умеющему повелевать человеку, о котором взял на себя заботу. Иезуит писал: