Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

Бели Рам был настолько предан махарадже, что сумел настроить против себя самого сильного и опасного человека в царстве. Визирь Пенджаба или, на западный лад, премьер-министр раджа Дхьян Сингх однажды попросил, чтобы ему домой послали несколько драгоценностей из казны, чтобы произвести впечатление на посещавших его высокопоставленных сановников. Дхьян Сингх был достаточно осмотрителен, чтобы не включить в список просимого Кох-и-Нур; тем не менее Бели Рам наотрез ему отказал, потребовав у Дхьяна Сингха письменное разрешение от махараджи. Визирь подавил гнев в ответ на такую дерзость, но не забыл об этом случае. Четыре года спустя, когда махараджа Ранджит Сингх ушел из жизни, Дхьян Сингх отомстил, заточив Бели Рама и его братьев в своей конюшне и приковав их цепями, как животных. Они целыми днями голодали и получали побои, пока их не передушили одного за другим, когда визирь устал от пыток.

В 1839 году, однако, когда «Голос» убеждал соотечественников предпринять шаги в отношении Кох-и-Нура, Бели Рам находился на вершине власти. Хотя его хозяин был мертв, чувство долга было живо, и Бели Рам единственный стоял между алмазом и храмом Джаганнатха. Исключительно из соображений лояльности Бели Рам не выполнил предсмертное завещание Ранджита Сингха. Под звенящие в его ушах проклятия жрецов Джаганнатха Бели Рам спрятал Кох-и-Нур в хранилище и отказался отправлять его в Ориссу. Хотя он знал, что его могут обвинить в краже камня и оскорблении правителя, но сильная вера Бели Рама в древние принципы поведения чакравартина[192] дала ему силы сопротивляться людям, жрецам и даже их богам. Во времена Империи Маурьев (322–185 годы до н. э.) чакравартин заключал в себе кодекс царствования, обязывающий монархов править добродетельно. За несколько веков до того, как Макиавелли приписывал итальянским князьям свои соображения насчет необходимости хитрости в управлении, индийский император по имени Чандрагупта Маурья изложил свою философию чакравартина, согласно которой реальное значение имела корона, а не король.

В сознании Бели Рама правила чакравартина делали Кох-и-Нур сокровищем государства, эмблемой власти, а не личной собственностью Льва Пенджаба или его помазанного отпрыска. Бели Рам потому-то и не смог, по совести говоря, передать посмертный дар Джаганнатху. Кох-и-Нур принадлежал Пенджабу, и в Пенджабе он должен был остаться, перекочевав на бицепс следующего махараджи, кем бы он ни был. Помогало и то, что и наследный принц Харак Сингх, и раджа Дхьян Сингх также высказывались ясно: Кох-и-Нур ни при каких обстоятельствах не должен покидать Лахор[193].

Тридцатисемилетний Харак Сингх был старшим из восьми сыновей махараджи Ранджита Сингха и наименее способным из них. Врач Иоганн Мартин Хонигбергер презирал Харака даже больше, чем самого Ранджита Сингха, и называл коронацию, произошедшую 1 сентября 1839 года, черным днем: «Харак Сингх, взошедший на гудди [престол], был не только тупицей, но и еще большим потребителем опиума, чем его отец. Дважды в день он доводил себя до бесчувствия и проводил все свое время в состоянии оцепенения»[194].

Хотя коронация Харака состоялась позже, он принял титул махараджи сразу же после похорон отца в июне 1839 года и принялся наслаждаться полученной властью. Харак закатывал расточительные пиры, был пьян все дни напролет, игнорировал визиря (непрощающего Дхьяна Сингха) и настроил против себя наиболее могущественных людей в своем царстве. Религиозная халса презирала его поведение, и в этом она не была одинока. Генералы и советники нового махараджи также были недовольны Хараком, больше из-за неспособности сосредоточиться на государственных вопросах, чем из-за его любви к наркотикам, выпивке и танцовщицам. План убийства Харака Сингха был разработан всего через четыре месяца его правления.

Sapheeda kaskaree (белый свинец) и rus camphor (соединение ртути) ежедневно подмешивались в еду и вино правителя[195]. Сначала действие яда просто было похоже на опьянение, и речь Харака Сингха стала чуть более невнятной, чем обычно, а движения – более неуклюжими. Затем махараджа начал слепнуть, и какой-то таинственный и беспощадный зуд охватил его тело. Через несколько недель суставы Харака Сингха горели от боли, и кровоточащие язвы распространились по всему телу. Через несколько месяцев после начала отравления органы Харака Сингха начали отказывать. Прикованный к кровати, он лежал в продолжительной агонии в ожидании смерти.

Медленное убийство заняло одиннадцать месяцев, во время которых восемнадцатилетнего сына Харака Сингха, Нау Нихала Сингха, вызвали в столицу. Красивый молодой человек и храбрый солдат, он был неискушен в дворцовой политике, однако недееспособность отца принудила Нау Нихала вернуться в Лахор и управлять страной от его имени под руководством визиря. Именно он, визирь Дхьян Сингх, как считали многие, и был вдохновителем заговора, хотя доказать это так и не удалось.