Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

Зрелище рабынь, которые съежились, когда тяжелый промасленный тростниковый ковер опустили над их головами, запомнилось Хонигбергеру на всю оставшуюся жизнь[177]. Никто не оплакивал их, и врач даже не знал их имен. С отвращением и с некоторой долей жалости к себе он наблюдал за «омерзительной церемонией»[178]. Когда позже его спрашивали, почему он не покинул Пенджаб перед похоронами, в ответ Хонигбергер любил цитировать слова генерала Жан-Франсуа Аллара, друга и соотечественника – европейца при дворе Ранджита Сингха: «Это очень трудно – найти здесь должность, но еще труднее получить отставку…»[179]

В 1829 году, в возрасте тридцати четырех лет, Хонигбергер был молодым цветущим врачом из имперской Австрии, полным нетрадиционных представлений о медицинской практике. Изрядно попутешествовав, молодой человек благополучно добрался до Лахора и предстал перед индийцами, вооруженный коробкой, полной настоек, и рекомендательным письмом. Несмотря на честолюбивые надежды, его продвижение по службе было разочаровывающе медленным. Махараджа Ранджит Сингх отказался приблизить к себе доктора-гора[180], так что Хонигбергеру пришлось довольствоваться лечением мелких чиновников, имевших к дарбару лишь косвенное отношение.

Только когда большинство из них выжили, Хонигбергера вызвали во дворец.

Хонигбергер и не надеялся, что его первым королевским пациентом будет сам махараджа, но он, по крайней мере, ожидал, что пациентом будет человек. Однако им оказалась лошадь. «Необычайно высокое»[181] создание предстало перед озадаченным врачом. Жеребец был передан в качестве знака дружбы королем Англии Георгом IV, и хотя животное содержали в королевских конюшнях, у него появились болезненные язвы на ногах. Хакимы попробовали все лучшие способы лечения, но это не помогло, и Хонигбергера вызвали в качестве последней надежды. Он много трудился для сохранения здоровья и жизни лошади, но она умерла в конвульсиях у его ног. Такой результат, возможно, завершил бы карьеру врача в Лахоре, но мягкость, которую Хонигбергер проявлял в отношении больного животного, впечатлила Ранджита Сингха.

Махараджа предложил молодому врачу должность, позволяющую практиковаться на людях и получать за труд хорошие деньги. Несмотря на щедрость своего благодетеля, Хонигбергер втайне придерживался о нем нелестного мнения, описывая Ранджита Сингха как человека «очень низкого роста»[182], который, когда был верхом на лошади, «выглядел, словно обезьяна на слоне»[183].

Махараджа даже предложил доктору командовать артиллерийским дивизионом. Другие белые люди в армии Ранджита Сингха, как оказалось, приносили большую пользу[184], и он начал смотреть на них, как на талисманы, гарантирующие удачу. Хонигбергер предусмотрительно отклонил предложение: «Я отказал [махарадже], считая, что у меня недостаточно способностей занимать такую должность…»[185] Но махараджа не привык, чтобы ему перечили, и выдвинул новое предложение. Вместо военной должности он предложил врачу стать суперинтендантом его королевского порохового завода – титул, который приносит богатство и власть. Хонигбергер согласился, хотя в глубине души никогда не собирался надолго оставаться в Пенджабе. Он с самого начала тосковал по родине и хотел вернуться в Европу: «Я был настолько подвержен этим мыслям, что если бы они предложили мне Кох-и-Нур, чтобы я остался в чужой стране до конца жизни, я бы отказался»[186].

Прошло десять лет, а он все еще служил при дарбаре.

Людям, очищавшим место кремации махараджи, было позволено оставить себе любые теплые самоцветы и оплавленное золото, которые они нашли в пепле. Мало кто им завидовал, тем более что единственный камень, который действительно имел значение, был вне досягаемости их цепких пальцев. Слухи о местонахождении Кох-и-Нура витали при дворе как дым. Некоторые говорили, что его увезли в Кашмир, в то время как другие утверждали, что коварный хранитель тошаханы (королевской казны), Миср Бели Рам, украл драгоценность. В самых упорных слухах упоминалось индуистское божество в отдаленной провинции. Предполагалось, что на лбу статуи бога Джаганнатха в Ориссе скоро засияет Гора Света, словно бесценный третий глаз.