Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

Врачу показали его место перед склонившей головы толпой. Вокруг него босиком стояли одетые в белое сикхские сирдары. Все значимые фигуры, казалось, присутствовали там, кроме самых высокопоставленных сикхских дворян, которым была оказана особая честь сопровождать государя в его последнем путешествии. Врач наблюдал и ждал появления похоронной процессии.

Двойная линия пехотинцев в четверть мили длиной проложила широкий проход в толпе скорбящих. Хонигбергер увидел тело Ранджита Сингха, положенное на золотой помост в форме корабля с парусами, расшитыми золотом[172]. Это был подходящий катафалк: казалось, тело махараджи плывет по волнам плача. Музыканты добавили в эту какофонию звуки барабанов и рогов.

Хонигбергер и без того был потрясен, но потом он увидел в траурной процессии махараджи женщин. Рани Махтаб Деви, ласково называемая Гуддан, высоко восседала на золотом кресле, которое несли истекающие потом слуги. Позади нее плыли три похожих кресла, и на каждом восседала королева[173], и хотя он видел их всех, но смотрел только на Рани Гуддан. Она и доктор впервые появились в Лахоре в один и тот же год. Тогда он был молодым человеком, искателем приключений, мечтающим сделать себе имя и состояние. Гуддан была раджпутской принцессой. Она и ее сестра, рани Радж Бансо, были помолвлены с махараджей.

Каким-то образом Хонигбергер, которому всегда удавалось при помощи своего очарования проложить путь в высшее общество, сумел попасть на королевскую свадьбу – одно белое лицо, затерянное среди тысяч. Он помнил, что Гуддан тогда слыла великой красавицей, но сам он не смог это проверить: молодая женщина находилась под вуалью со дня брака. Только сейчас, десять лет спустя, в день своей смерти, Гуддан могла показать лицо на публике, и доктор увидел, что она все еще прекрасна.

Когда Гуддан и трех других рани поднесли ближе к костру, они сняли браслеты и бросили их в толпу – в многочисленные руки, простертые к ним. Хонигбергер упорно держал руки вдоль тела.

Его собратья по сикхскому дарбару заверили доктора, что эти рани (четыре из семнадцати жен Ранджита Сингха) добровольно решили принять участие в старинном ритуале. Тем не менее Хонигбергер чувствовал тошноту от того, что должно было произойти. Этих женщин называли сати[174] – преданными их супругу в жизни и за ее пределами, и их публичное самоубийство – или убийство, в зависимости от вашей точки зрения – праздновали все вокруг. Королевский историк Сохан Лал Сури, который вел записи о происходящем при дворе Ранджита Сингха, позже напишет, что рани были добровольными жертвами, наполненными безудержной радостью, и, когда они одевались на похороны, то «танцевали и смеялись, как пьяные слоны»[175]. Хонигбергер ничего подобного не видел в несчастных женских лицах.

Голова и плечи махараджи помещались на коленях двух рани, чтобы все выглядело так, будто он спал, в то время как две другие поддерживали вес его туловища. Женщины сидели совершенно неподвижно вокруг трупа, с плотно закрытыми глазами. Хотя они не видели наследного принца, Харака Сингха, несшего огонь к костру, но могли почувствовать его присутствие, когда тот приблизился, держа в руке пылающий факел. Хонигбергер не мог сказать, кричали ли они. Когда огонь поглотил женщин, барабаны и рев толпы смешали чувства европейца. Хонигбергер был не единственным, кто был ошеломлен. Пара голубей, возможно испуганные шумом, влетели в поднимающийся столб пламени. Их крылья вспыхнули, и они упали в костер, приведя толпу в исступленный экстаз. Говорили, что и птицы также были добровольными «сати» Ранджита Сингха[176].

Костер горел два дня и две ночи, но даже после того, как последний кусочек сандала треснул и рассыпался, Хонигбергер был вынужден бодрствовать еще почти двадцать часов. Ожидалось, что высокопоставленные придворные Ранджита Сингха будут со своим хозяином, пока река не заберет его прах. Когда курган достаточно остыл для мозолистых пальцев, домы, каста уборщиков, обрабатывающих трупы, начали работу. Откуда они знали, где находятся останки махараджи, а где его жен, осталось тайной.

На протяжении веков простолюдины и короли проходили через умелые пальцы домов, и их методы никогда не подвергались сомнению. Когда они рассортировали пепел на пять аккуратных кучек – останки махараджи и его жен, – никого не волновало, что останки семи рабынь также замешаны в порошкообразном сером веществе. Подобно рани, они тоже сгорели вместе со своим махараджей. В отличие от их хозяек, рабыни должны были дойти до смерти на своих двоих.

Когда позже его спрашивали, почему он не покинул Пенджаб перед похоронами, в ответ Хонигбергер любил цитировать слова генерала Жан-Франсуа Аллара. «Это очень трудно – найти здесь должность, но еще труднее получить отставку…