Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

Трудно описать быстроту, с которой он задавал вопросы, или бесконечное разнообразие тем: “Вы пьете вино?”, “Много?”, “Вы пробовали вино, которое я послал вам вчера?”, “Сколько вы выпили?”, “Какую артиллерию вы привезли с собой?”, “Есть ли у вас ядра?”, “Сколько их?”, “Вам нравится ездить верхом на лошадях?”, “Лошадей из какой страны вы предпочитаете?”, “Вы служите в армии?”, “Что вам больше нравится – кавалерия или пехота?”, “Лорд Окленд пьет вино?”, “Сколько стаканов?”, “Пьет ли он по утрам?”, “В чем заключается сила армии Компании?”, “У них хорошая дисциплина?”».

Такое поддразнивание, как понял Осборн, было отчасти дымовой завесой, позволяющей разоружить собеседника и утаить от него острый политический ум, который Ранджит всегда демонстрировал при ведении переговоров.

Семь месяцев спустя, в декабре 1838 года, последовал государственный визит лорда Окленда. Он ознаменовал начало первого британского вторжения в Афганистан; были проведены совместные маневры английской и сикхской армий на полях возле Фирозпура, сопровождающиеся серией церемониальных приемов и обедов. Однако напряженность событий стала сказываться на больном и старом Ранджите Сингхе: 21 декабря, когда семья генерал-губернатора посетила Лахор вскоре после того, как армия была отправлена в Афганистан, «развлечения были по-королевски великолепны… Ранджит настаивал, чтобы его светлость принимал участие в попойках, требуя каждый раз, чтобы он осушал чашу огненной жидкости до дна. Эти излишества спровоцировали у махараджи приступ апоплексии, и когда лорд Окленд покидал его, тот лежал на тахте и едва мог говорить. Впрочем, говорят, когда его светлость преподнес хозяину драгоценный камень, в его глазу вновь сверкнул привычный огонь»[167].

В этом состоянии Ранджита Сингха посетил врач генерал-губернатора, который в своем докладе упомянул о неожиданном аскетизме личных покоев Ранджита. Они состояли лишь из «небольшой застекленной комнаты в углу дворца с обычной койкой, и никакой другой мебели, да и места для нее нет». Отттуда Ранджит послал Кох-и-Нур для развлечения сестер генерал-губернатора, так как был слишком болен, чтобы самому заниматься этим. «Он очень большой, – писала Эмили Иден, – но не очень яркий». Перед тем как уйти, Эмили бросила прощальный грустный взгляд на великого махараджу: «Он выглядел довольно обессиленным, почти умирающим»[168].

Эмили была права. Жизнь Ранджита Сингха действительно приближалась к концу. В конце концов его поразил третий серьезный инсульт в июне 1839 года, и всем стало ясно, что ему осталось недолго. Предчувствуя неминуемую смерть, Ранджит начал раздавать самые ценные свои вещи. Он совершил последнее паломничество в Амритсар и пожертвовал крупные суммы на религиозную благотворительность – коров с позолоченными рогами, золотые кольца, атласные платья и слонов с золотыми хаудами[169]. Затем он собрал всех старших офицеров и потребовал, чтобы они принесли присягу на верность Хараку Сингху, старшему сыну правителя.

По мере того как здоровье Ранджита Сингха продолжало ухудшаться, возрастали пожертвования храмам различных религий – больше коров с позолоченными рогами, золотых стульев и кроватей, нитей жемчуга, мечей и щитов, сто взнузданных лошадей и сотни украшенных драгоценностями седел на сумму, как сосчитал дворцовый летописец, около двух кроров рупий. Именно в это время, 26 июня, когда Ранджит мог только жестикулировать, но не говорить, и явно начал угасать, у его смертного одра вспыхнул главный спор о судьбе знаменитого алмаза.

Верховный брахман Ранджита Сингха, Бхай Гобинд Рам, сообщил, что Ранджит ранее заявлял, что «древние короли всегда отдавали Кох-и-Нур, и никто из султанов не забирал его с собой». Видимо, поддерживаемый жестами немого умирающего монарха, брахман настаивал на том, что Ранджит хотел бы подарить свои сокровища в храм Джаганнатха в Пури, подобно тому, как он раздает теперь любимые жемчужины и лошадей[170]. Но главный казначей Ранджита Сингха, Миср Бели Рам, столь же настойчиво повторял, что Кох-и-Нур принадлежал не лично Ранджиту, а государству сикхов, и поэтому должен перейти к наследнику Ранджита, Хараку Сингху. Согласно придворной хронике «Умдат уль-Таварих», «Саркар [Ранджит] жестом показал, что должно быть сделано пожертвование, и камень надо отправить в Джаганнатху».