Коко

Пул внимательно наблюдал за тем, как он кладет книгу вниз страницами на стол и берет салфетку. Первое мгновение лицо Андерхилла не выдало никакой реакции, кроме предельной сосредоточенности. Его внутреннее «я» вытянулось по стойке смирно. Сейчас он, наверное, более сконцентрирован, чем когда работал над своей книгой. Наконец Тим нахмурился, продолжая вглядываться в коротенькую записку, – нахмурился не от досады или неудовольствия, но от напряженного умственного усилия. Андерхилл смог удержать себя от того, чтобы тотчас не посмотреть направо, до тех пор, пока до конца не понял сути записки. И тогда его глаза быстро отыскали глаза Пула.

Андерхилл развернул боком свой стул и позволил медленной улыбке расползтись по его бороде.

– Леди Майкл, ты представить себе не можешь, как я рад видеть тебя, – проговорил он. – В первую секунду я было подумал, что «попал».

В первую секунду я было подумал, что «попал».

Когда Майкл Пул услышал эти слова, рогатое чудовище в теле Андерхилла ссохлось окончательно, рассыпалось в прах: Андерхилл настолько невиновен в убийствах Коко, насколько неповинен может быть любой человек, живущий в страхе стать следующей жертвой. Майкл вскочил на ноги прежде, чем осознал это, и устремился вперед мимо столиков, чтобы обнять друга под ярко горящим факелом.

22. Виктор Спитальны

1

Чуть ранее, чем за десять часов до встречи доктора Майкла Пула и Тима Андерхилла на прибрежной террасе ресторана отеля «Восточный», Тина Пумо проснулся в состоянии странной неопределенности и смятения. Сегодня ему предстояло сделать за один день больше, чем пришло бы в голову запланировать любому здравомыслящему человеку. А предстояли встречи не только с Молли Уитт и Лоури Хэпгудом, его архитекторами, и Дэвидом Диксоном, его адвокатом, вместе с которым он надеялся придумать надежный способ получения документов о натурализации Виня; сразу после обеда ему с Диксоном предстояло отправиться в его банк и договориться о кредите для покрытия оставшейся части расходов на строительство. Инспектор Департамента здравоохранения сообщил Пумо о намерении «произвести рекогносцировку примерно через шестнадцать сотен часов» с целью убедиться в том, что проблема с насекомыми наконец-то «решена до предельно допустимого уровня». Инспектор – ветеран Вьетнама со Среднего Запада – разговаривал на смеси военного жаргона, жаргона яппи и устаревшего сленга: речь его могла звучать попеременно либо абсурдно, либо угрожающе. После этих встреч – все они были когда затратными, когда разочаровывающими, а когда и пугающими – Тине пришлось съездить на окраину Чайна-тауна к своему поставщику оборудования, чтобы подобрать замену десяткам кастрюль, сковородок и столовых приборов, которые странным образом потерялись за время реконструкции. Порой ему казалось, что на своих местах остались только самые большие сковороды и чаны.

Открытие «Сайгона» планировалось через три недели, и во многих отношениях способность Пумо уложиться в этот срок будет зависеть от банкиров. Ресторану предстояло работать на мощности, близкой к максимальной, не один день, прежде чем он вновь начнет приносить доход. Для Пумо ресторан был родным домом, женой и ребенком, но для банкиров – сомнительной эффективности механизмом для превращения стряпни в деньги. Все это вынуждало Пумо спешить, испытывать тревогу и напряжение, но именно присутствие Мэгги Ла, сейчас спокойно спящей на другой половине его кровати, несло главную ответственность за его чувство неуверенности.

Он ничего не мог с этим поделать. Он очень расстраивался и знал: в будущем непременно настанет такой момент, когда он возненавидит себя за это, однако сейчас Мэгги раздражала его – раздражало, что она лежит, раскинувшись, на половине его кровати, как на своей собственной. Пумо не мог разделить свою жизнь надвое и отдать половину. Просто концентрация внимания на ежедневных мелких заботах отнимала столько энергии, что его глаза начинали закрываться еще до одиннадцати вечера. Когда он просыпался утром, он видел Мэгги; когда он наспех обедал – она была рядом; когда он просматривал проект, изучал прогноз прибылей и убытков или даже читал газету – она находилась поблизости. Он сопричислил Мэгги к столь многим сферам своей жизни, что теперь она с уверенностью полагала, будто ей место во всех остальных. Мэгги почувствовала, что у нее есть право находиться в офисе адвоката, в особняке архитектора, на складе поставщика. Мэгги приняла временное состояние за коренные, пожизненные перемены, умудрившись при этом забыть, что она – не близкий ему человек.