Кокон

Молодежкой называли отдельный отряд, состоящий из подростков от пятнадцати до двадцати. Самый злобный возраст. Впрочем, дети все злые. Если б не воспитание, малыши не творили бы зла лишь в силу своей физической немощи, а не по каким-то нравственным принципам. Дети вовсе не безвинны, беспомощны – да! Их склонность к злу уравновешивает или даже совсем сводит на нет воспитание, социум. И чем больше воспитание, тем больше нравственности, морали, добра. Все это – от Бога, природные же задатки – от Дьявола. Оставьте любой детский коллектив на необитаемом острове, без взрослых – и вы увидите, что будет. Ничего хорошего. Подростки – те же дети, только лишь слегка подросшие, в основном в физическом плане. Что в них вложишь, то и получишь… В социальном смысле еще дети, они еще не способны ощутить, представить чужую боль, неважно какую, физическую или моральную, а потому – жестоки. И любят, очень любят иерархию, свое место в стае, внешние знаки отличия, показывающие это место, все эти кантики, рантики, звездочки – казалось бы, чушь собачья, а для подростка значит очень многое, куда больше, чем порядочность, доброта, совесть. Идеальные солдаты! Жестокие, податливые, словно воск… потому-то господа военные так не склонны поднимать призывной возраст. Управлять на все готовыми подростками куда проще и выгодней, нежели взрослыми, состоявшимися людьми. Впрочем, последних тоже можно низвести до подросткового уровня… и не только в Гулаге. Посредством глянцево-гламурного оболванивания получится ничуть не хуже – все эти блестящие машинки, модные дорогие трусишки, пиджачки со стразами, секс… В результате вылупляется на свет Божий этакое инфантильное чудище, озабоченное лишь «личным успехом», а по сути – придаток к собственному желудку и гениталиям. Тем лишь, что «круто», что «модно», – как ему, дурачку, внушили – он и будет заниматься по жизни. Нет, конечно, никто не спорит, неплохо ездить не хорошей машине, да и в лохмотьях тоже не стоит ходить, но, как говорил Остап Бендер, «не делайте из еды культа». Хорошая красивая машина – вещь замечательная! Все ваши хвастливые разговоры о ней – полная инфантильная чушь!

А ведь есть еще и целые нации-подростки! Не будем говорить – кто… Особенно о жизни своей не задумывающиеся, живущие одним днем – сейчас хорошо, и ладно, привыкшие не зарабатывать, а «получать», рассуждающие: «А все равно мы тут ничего не изменим». Господи, как же здорово такими управлять!

***

В общем, молодежка – это была смерть. Изначально, конечно, в этом подростковом отряде имелся какой-то смысл – назначили и выдрессировали главных, их помощников, внедрили стукачей, ну а потом предоставили молодежи вариться в собственном соку. Требовали только соблюдения норм выработки, во внутренние дела не лезли… И оттого стало так жутко, что… В общем, совестливые, добрые, слабые там долго не выживали. А уж что касается присланных «на исправление» взрослых, какими бы крутыми они ни казались, – это особая песня! Мало кто продержался больше пары недель.

«Повоспитывать», «замочить» мужиков – вот славно-то! Ну как тут не поглумиться? Тем более, с полного одобрения и даже при поддержке хозяев!

***

Заложив руки за спину, Тихомиров уныло шагал за надсмотрщиком к соседнему, «молодежному» складу. То есть это только со стороны так казалось, что уныло – на самом-то деле Максим не просто опустил голову: прятал глаза – думал.

Что больше всего ценится в неформальных подростковых компаниях, кроме верности клану и готовности, не рассуждая, эту верность выказывать и укреплять? Правильно – сила и наглость!

Вот таким – сильным и наглым – Тихомиров и собирался сейчас быть. По крайней мере – какое-то время.

Пока то, пока се – молодежный отряд уже отправился на работу, в бараке – складе – «шуршал» только дневальный…

Вот с него-то Максим и начал! Почти по канонам классического советского фильма.

Сразу, с ходу, бросив куртку на лучшие – у окна – нары, пнул истово натиравшего тряпкой пол паренька:

– Ты кто?

– Я-то? Дневальный…

– Вижу, что дневальный… В морду хочешь?

Парень округлил глаза:

– За что, дяденька?

– Было бы за что – вообще б убил, – грозно ухмыльнулся Тихомиров. – Брось тряпку!

Дневальный поспешно выполнил требуемое и угодливо изогнулся: чего, мол, изволите? Не такой уж он и был юный, явно не меньше семнадцати, но задерганный, точней говоря, затюканный, забитый. Бегающий, затравленный взгляд, бритая наголо голова на тонкой шее, смешные оттопыренные уши.

– Садись! – Максим кивнул на соседние нары. – Рассказывай.

Парнишка развел руками:

– Про что рассказывать-то, дяденька?

– Про все! Вернее, про всех. Ну? Кто у вас тут самый главный?

– Главный… это… Мафон. Он зарезать кого хошь может.

– Так-так. – Заложив руки за голову, Тихомиров с видом бывалого зэка развалился на нарах. – Зарезать, говоришь… Ну, зарезать и я кого хочешь могу – не веришь? Еще кто, кроме Мафона этого, в главных?

– Стрига с Баксом еще мазу держат. Но они при Мафоне. Правда, не в шестерках, шестерить есть кому.

– Так. Еще?