Кокон

Их юбки длинные боролись с каблуками,
А нам дорогою сам ветер помогал:
Мы ножки девочек буравили глазами,
Нам страшно нравился дурной игры накал, —

тут же перевел незнакомец. И, чуть помолчав, спросил:

– Вы меня не помните, Максим Андреевич?

Тихомиров вздрогнул:

– Нет.

– А я вас – очень хорошо. Вы еще в совете общества были, ну, русско-французского. А я приходил… от пятой школы. Как раз тогда в десятом учился. Юрий меня зовут.

Максим покачал головой – кажется, он вспомнил этого юношу. Такая вот неожиданная вышла встреча. Впрочем, почему ж неожиданная? Город-то маленький, и странно, что здесь, в этом гнусном мини-гулаге, Тихомиров не видел знакомых. Может, потому и не видел, что не хотел смотреть?

– Глафиру Матвеевну помните? Библиотекаря?

– Помню… Она, кстати, где?

– Где-то в деревне, у родственников, кажется, Софья Евграфовна ее пригласила… говорят, так вдвоем там и живут.

– Кто говорит?

– Говорят…

– А вы как сюда попали? И что у вас за книжка?

– Меня просто схватили, как многих здесь. Как вас. А книжка – Верлен. Почему-то забыли обыскать. Вот, сохранил. Не посоветуете, куда спрятать? Не хотелось бы, чтоб отобрали.

Макс ухмыльнулся:

– Подумаем. Ты наизусть, что ли, шпаришь?

– Да нет… Здесь вон, в щелочку, свет. Ой… что-то живот схватило… – Парнишка вдруг скрючился.

– Ничего удивительного, после такой-то пищи, – шепнул Максим. – Вы попроситесь в сортир. Только тихо – спят все.

– А пустят?

– Куда денутся.

– Хорошо… сил уж нет терпеть.

Парень спрыгнул с нар и неожиданно протянул Тихомирову книжку:

– Подержите пока…

И тихонько пробрался к двери, постучал, стараясь не разбудить спящих, что-то зашептал. Послышался скрип… Луч висящего над входом в склад фонаря на миг упал на пол… И снова тьма…

И опять скрип… И чья-то тень. Вернулся Юрий? Что-то быстро…

И вдруг – яркий лучи фонарей – по глазам!

– Этот?

– Да, он… Посмотрите внимательней.

Юрий!

Именно он стоял сейчас вместе с надсмотрщиками, стоял и ухмылялся.

Вот уже сильные руки сдернули Макса с нар, скрутили, выволокли на двор, не забыв прихватить книжку…

– Эта, что ль, хрень?

– Да-да, она…

Эх, Юра, Юра… Иудой тебе надо зваться!

– Да тут не по-нашему!

– Это французский поэт Поль Верлен.

– Поэт? Или ты! Этот черт, значит, антиллегент?! Умней всех быть хочет? Ну, тля!

Гнусный глухой хохот. И удар… По почкам…

– Спасибо тебе, Юра!

– Не за что, Максим Андреевич! Просто я очень хочу жить… А здесь, в котловане, сдох бы. Теперь-то нет – обещали перевести в цеха. Так что не обижайтесь, Максим Андреевич, – ничего личного. Не вам бы – так кому другому подбросил. Но сподручнее получилось – вам.

– Ладно, хватит болтать! Обоих пока в карцеры!

– Господи… А меня-то за что?!

– Утром управляющий разберется, а мы люди маленькие.

И Макса, и незадачливого провокатора Юру, выкрутив руки, потащили к дальнему складу – там располагались небольшие чуланы-карцеры.

– Спокойной ночки, хренцузы!

Хлопок двери. Щеколда. Каменный холодный мешок.

Да тут и не ляжешь, не вытянешь ноги…

Вот гад – подставил!

Тихомиров уселся на пол и привалился спиной к стене.

***

Нет, Максима больше не били, вообще не сказали и грубого слова. Просто утром сотник объявил приговор: в молодежку!

Узник поник головой. Он прекрасно знал, что это такое – это была смерть!