Кокон

Канал был мелкий, но она не умела плавать. Руки были связаны за спиной, приходилось изо всех сил молотить ногами, холод декабрьской воды пронизывал до костей. Скоро она израсходовала все силы и начала тонуть. Коснувшись дна, Ван Лухань увидела своего отца, он тихо смотрел на нее карими глазами. Она больше не сопротивлялась и не чувствовала холода, только ждала, что он подойдет и заберет ее с собой. Но отец отвернулся и исчез. А в следующую секунду ее подхватили чьи-то руки. Когда Ван Лухань снова открыла глаза, ее уже тащили к берегу. Смеркалось, с неба уходили последние лучи, но ей казалось, что она видит утреннюю зарю – как солнце рвется наружу сквозь гряду облаков.

Много лет спустя Ван Лухань встретила моего папу на вечеринке в посольстве, кто-то в компании стал рассказывать, как плавал зимой в море на Бэйдайхэ[79]. Папа обернулся к Ван Лухань и спросил:

– Ты научилась плавать?

Она покачала головой.

– Но у меня сильные ноги, я смогу удержаться на воде.

Они рассмеялись. Потом Ван Лухань добавила:

– На самом деле я знала, что впереди канал. Мне просто хотелось, чтобы все увидели, как ты спешишь мне на помощь.

Он горько усмехнулся:

– Да, я тоже знал.

– Что знал?

– Что от тебя так просто не отделаешься.

Тем вечером, больше напоминавшим раннее утро, она привела его, мокрого до нитки, к себе домой. Дала переодеться в вещи старшего брата, стащила с себя ватник и повесила сушиться на спинку стула у печки. Ее мать выглянула из шкафа и спросила, кто пришел. Никто, сказала Ван Лухань, распустила промокшие косы, взяла с подоконника щербатый гребешок и принялась расчесываться. Жесткие как солома волосы сбились в колтуны, зубья гребня больно драли кожу. Но ей даже нравилась эта боль, она с силой водила гребнем по волосам, и они клочьями летели на пол. В комнате стоял полумрак, окно закрывала синяя ткань, крепко приколотая к раме канцелярскими кнопками. Мой папа предложил поменять перегоревшую лампочку, но Ван Лухань сказала, что ни к чему – мать боится света. Окно в туалете тоже было завешено тканью, но из правого верхнего угла внутрь все-таки просачивался свет. Ткань висела косо, и папа почти почувствовал, как страшно было Ван Лухань, когда она залезла на табуретку, чтобы закрыть тряпкой окно. Ставень прилегал неплотно – видимо, шпингалет был сломан, и снаружи то и дело задувал ветер, ткань то вспучивалась, то снова обвисала, за ней проступал контур оконного переплета, его расплывчатая черная тень дрожала на полотне, и казалось, что это огромный скелет растопырил свою пятерню.

Папа попятился в коридор. Вернулся к печке, схватил кружку, всю в чайных разводах, и стал шумно пить. Она долила ему еще воды, села рядом, взяла свою кружку, но пить не стала, только грела руки. Должно быть, на улице совсем стемнело, но они не знали наверняка. В комнате горела только настольная лампа, и та была почти выкручена, ее тусклые лучи повисли на их ногах. Мать Ван Лухань высунулась из шкафа, воровато посмотрела на них, затем послышалось тихое журчание. Из шкафа поползла струйка. Ее мать мочилась. Ван Лухань схватила с сушилки полотенце и бросилась к шкафу.

– Я знаю, что ты это нарочно.

– Я не удержалась, – оправдывалась мать.

– Я знаю, что ты нарочно! – крикнула Ван Лухань и швырнула полотенце в тазик.

Она скрылась в туалете и с силой выжала полотенце. Она не хотела кричать на мать, но каждый раз срывалась. Вань Лухань считала, что мать вполне может поправиться, просто не хочет. Поэтому их жизнь никогда не изменится к лучшему, сколько бы времени ни прошло. Она оперлась о раковину и зарыдала. Он долго стоял у двери, потом вошел и взял ее мокрую руку. Подул ветер, ткань на оконце вспучилась – будто ледяное солнце взошло у них над головами.

С того дня твой папа стал цепляться и к моему папе, все допытывался, почему он постоянно таскается за Ван Лухань, требовал признаться, что мой дедушка был в сговоре с Ван Лянчэном. На все нападки мой папа отвечал молчанием. Тогда твой отец привел хунвэйбинов в дом моего дедушки. Там была одна бабушка, налетчики принялись выпытывать, в каких отношениях она состояла с преступником Ван Лянчэном. Но потом пришел дедушка и выставил их за дверь. Бабушка от страха слегла и несколько дней не вставала с постели. В конце концов она позвала к себе папу и попросила его прекратить встречи с Ван Лухань. Держись от нее подальше, сказала бабушка. Не разрушай нашу семью.

Наша семья давно разрушена, ответил папа.