Кокон

За всплеском удовольствия всегда приходило опустошение. С вершины я летел в пропасть, это случалось после каждой нашей близости. Я лежал на матрасе, обводя глазами пустую комнату, наблюдая, как эта чужая мне женщина встает, ходит вокруг. Сначала впадал в ступор, а потом осознавал, что продолжаю жить старой жизнью и вырваться из нее невозможно. От этой обреченности хотелось немедленно сбежать обратно в наслаждение, иногда я так и делал и, растеряв последние силы, чувствовал еще большую пустоту. Пытаясь вырваться из замкнутого круга, я решил, что Шаша должна уходить сразу после секса. Случалось, я действительно гнал ее вон. А потом сидел и пил один в пустой квартире. Слой за слоем наползало одиночество, сминало меня под своим весом, тогда я вскакивал, бежал на нетвердых ногах домой и садился за стол напротив тети, заставляя себя говорить с ней и отвечать на ее вопросы. В своей длинной унылой биографии тетя отыскала два вопроса, которые давали пищу для бесконечных размышлений, заполнявших все ее время. Первый: счастливо ли сложилась судьба Сяо Тана? Отсюда вытекал следующий: правильно ли она поступила, отказавшись с ним уехать? Размышляя над этим, тетя начинала досадовать на меня, а если я говорил, что каждый человек о чем-то жалеет в своей жизни, отвечала: лучше полюбуйся, кем ты стал! Дальше следовала ужасная перепалка. А второй вопрос был таким: где сейчас дедушка, жив ли он? Этот вопрос не давал тете покоя, она даже собиралась купить карту и начать обходить квартиры, как в свое время бабушка. Это еще не конец, говорила тетя. Даже если он мертв, я должна отыскать его прах.

Потом я стал приходить домой поздно ночью, когда тетя уже спала. И Шашу больше не прогонял, разрешал ей сидеть рядом, пока я допиваю пиво. Она вытаскивала из рюкзака пакеты с чипсами и медленно их опустошала. Наступила зима, год приближался к концу. Как-то вечером пошел снег, я напился и сидел под окном, прислонившись спиной к батарее. Тепло навевало дремоту, и я приоткрыл окно. На волосы мелкой крошкой посыпались снежинки. В комнате стояла тишина, которую нарушал только мерный хруст картофельных чипсов. По моим щекам текли слезы. Что с тобой? Шаша отложила чипсы, подошла ко мне и опустилась на колени: все хорошо, почему ты плачешь? Слезы неудержимо катились из глаз. Она прижала мою голову к своей груди: не расстраивайся, ведь все хорошо. Шашина грудь пахла прогорклым попкорном. Но я ее не оттолкнул, и мы сидели у окна, пока снег не засыпал мне плечи.

Большой Бинь объявился в начале января. К тому времени мы с ним давно не общались. Сначала он часто звонил из Штатов, рассказывал новости. Он полюбил регби, научился дайвингу, видел в Голливуде Брэда Питта. Я всегда отвечал: это замечательно. Наверное, он ждал от меня более восторженной реакции, звонки становились реже, потом вовсе сошли на нет. В последний раз он звонил больше года назад, сказал, что собирается вернуться в Китай. Это замечательно, ответил я. Он сказал: совсем скоро мы встретимся и отметим мое возвращение. Ты рад? Конечно.

Большой Бинь назначил мне встречу во вращающемся ресторане на крыше отеля “Софитель”. Волосы он теперь гладко зачесывал назад, на носу сидели небольшие очки в круглой оправе, запонки на его манжетах позвякивали о край тарелки. А ты совсем не изменился, сказал Большой Бинь. Я решил, что такая оценка дорогого стоит, большая удача, что перед ужином я успел постричься. Доев горячее, он отложил салфетку, посмотрел на меня и сказал: ты не думал поработать в компании моего отца? Добавил, что окончил магистратуру и вернулся, чтобы взять на себя кое-какие дела в корпорации. Я сказал: значит, ты хочешь мне помочь. Нет, ответил Большой Бинь. Я хочу завоевать этот мир вместе с лучшим другом, ты ведь помнишь наш уговор? Я ответил: помню, спасибо тебе. Он поднял бокал, чокнулся со мной и сказал: я давно ждал этого дня.