Колдовские чары

Солнце пригревало ее плечи. Его лучи отражались от его сияющих сапог и от его кустистых бровей; на глаза ему упали тени. Она даже никак не могла осознать своего положения, — вот они в это яркое солнечное утро сидят в седлах на беспокойных лошадях и разговаривают о любовных отношениях.

— Месье, я — леди. Не думайте, что из-за того, что я по-мужски сижу в седле или самостоятельно управляю своим имением, вы можете отпускать в мой адрес непотребные замечания!

Неужели он на самом деле считал, что она в ее двадцать три года была опытной женщиной, — давно уже не девственницей?

— Не отрицайте ваших чувств, Анжела, — мягко сказал он.

Он протянул руку, чтобы коснуться ее, удерживающей поводья, но Анжела в эту минуту пришпорила Жоли, и кобыла отпрянула в сторону, ударив копытами о землю.

Анжела не смогла бы вынести его прикосновения. Ее гнев перешел в давящую на грудь панику. Заплетающимся языком она произнесла:

— Я прошу вас немедленно покинуть пределы моего поместья, месье.

Мышцы у него на лице напряглись. Вдруг она осознала, что любому маркизу, возможно, не приходилось сталкиваться со столь оскорбительным ультиматумом. Он в упор смотрел на нее несколько секунд. Молчание продолжалось, а выражение его глаз постепенно начало разоружать ее: оно менялось от леденяще холодного от нанесенного ему оскорбления к более нежному и забавному. В хитросплетение ее сдерживаемых эмоций вдруг проникло раскаяние, но она тут же свирепо подавила его.

— Само собой разумеется, мадемуазель. Но предупреждаю, я вернусь. — Приподняв шляпу, он вдруг перешел на шепот. — Я буду возвращаться снова и снова до тех пор, покуда вы мне не ответите на мою любовь…

— Вы никогда не увидите благосклонного приема в моем поместье!

Демонстрируя свою гордость, она прикусила губу. Но он мягко продолжал.

— Неужели вы, Анжела, настолько жестоки?

Хотя она и не доверяла его горестному упреку, все же он подействовал на нее.

Почувствовав, как на глазах у нее наворачиваются слезы, Анжела отвернулась, чтобы он не заметил ее слабости. Некоторое время она, напрягшись и выпрямившись, неподвижно сидела в седле. Через минуту она услыхала стук копыт жеребца, набирающих ритм. Филипп удалялся на легком галопе.

Когда лошадь с наездником скрылись за домом, она отвела Жоли в конюшню. Слезы струились у нее по щекам.

Каждое утро, когда Анжела выходила на галерею, чтобы спуститься по внешней лестнице к ожидавшему ее внизу Жюлю, который помогал ей взобраться в седло для проведения очередной инспекции, на дороге возле ручья, в конце окруженной дубами тропинки, ведущей к дому, возникала фигура наездника. Когда Анжела приближалась к нему, Филипп, а это всегда был он, натянув поводья своего черного жеребца, снимал шляпу и, поклонившись в ее сторону, скакал прочь по направлению к Новому Орлеану.

Она обычно делала вид, что его не замечает, но на четвертое утро почему-то не приказала оседлать Жоли и провела весь день в самом разнесчастном расположении духа, постоянно досаждая Мими.

Обычно Мими заправляла всеми делами в доме и молодая хозяйка в ее действия не вмешивалась, отдавая предпочтение заботам о плантациях и обработке тростника.

На пятое утро Анжела встала раньше чем обычно, и хотя накануне не делала никаких распоряжений Жюлю, стала одеваться, готовясь к выезду.

Выехав на тропинку и бросив взгляд в сторону ручья, она убедилась, что там никого нет. Тут она внезапно опечалилась, словно понесла тяжелую утрату. Завернув за угол дома по пути в конюшню, она вдруг увидала Филиппа. Он, стоя возле черного жеребца, о чем-то разговаривал с ее грумом Жюлем. Анжела некоторое время колебалась, не зная, как поступить. Они молча смотрели друг на друга. В этом молчании было столько напряжения, что Жюль, попятившись, скрылся за воротами конюшни.

— Месье, я ведь вам сказала, что ваше ко мне внимание не найдет ответа, — начала она заплетающимся языком. — Должна ли я…

Он прервал ее, сказав сдавленным голосом:

— Но я не мог долго оставаться вдали от вас…

Потом она очутилась в его объятиях, сердце громко стучало у нее в груди, у нее кружилась голова, когда он осыпал ее поцелуями, а сладость от прикосновения его губ, проникая в нее, растекалась по жилам вместе с кровью, губы же его нежно продолжали утолять свой голод.

Резкий цокот копыт скачущей галопом лошади заставил ее очнуться и отрешиться от этого фантастического состояния, в которое она было погрузилась, и она яростно освободилась от его объятий.

В то утро Клотильда стояла возле окна в спальне и наблюдала, как Филипп отъезжал от Беллемонта. Вот уже пятый день подряд он не просил ее составлять ему компанию во время утренних прогулок верхом, уезжая из дома раньше, чем она обычно просыпалась. Ей показалось это настолько обидным после приятной установившейся привычки прогуливаться вместе. Поэтому в это утро она уже была полностью одета, отдав накануне вечером приказание разбудить ее пораньше.