Колдовской апрель

И все же предчувствия у нее были нехорошие. Что если он все-таки станет возле нее крутиться, и ей придется расставаться с ее прелестным верхним садом, и что, если из-за этого свет покинет забавное трепетное лицо миссис Уилкинс? Скрэп почувствовала, насколько сильно не хочет, чтобы такое случилось с лицом миссис Уилкинс, потому что еще никогда в своей жизни не встречала ни одной жены, вообще ни одной, которая была бы способна понять, что ей совершенно не нужен собственный муж. Нет, жены, которым не были нужны их мужья, встречались часто, однако это не мешало им впадать в негодование при мысли, что они могут понадобиться кому-то еще, а когда они видели, как ненужные мужья увиваются вокруг Скрэп, то предполагать, что они понадобились именно ей! Только подумать, что она мечтает их заполучить! От одной мысли, от одного воспоминания о подобных ситуациях на нее накатила такая тоска и усталость, что она снова уснула.

Проснувшись, она продолжила размышлять о мистере Уилкинсе.

Если мистер Уилкинс не окажется исключением, думала Скрэп, и поведет себя, как все остальные, поймет ли миссис Уилкинс, в чем проблема, или это просто испортит ей отдых? Она казалась сообразительной, но не утратит ли сообразительности в такой ситуации? Она казалась понимающей и способной заглянуть в чужую душу, но способна ли она заглянуть в душу мистера Уилкинса и понять его?

Опытная Скрэп была полна сомнений. Она переменила положение ног, она поправила подушки. Наверное, следует попытаться в оставшиеся до его приезда дни объяснить миссис Уилкинс – естественно, в общих чертах, намеками – ее отношение к этим вещам. Она может также подробно растолковать ей свою особенную неприязнь к чьим бы то ни было мужьям и причину своего отчаянного желания хотя бы на месяц остаться в одиночестве.

Но и на этот счет у Скрэп имелись сомнения. Подобный разговор предполагает определенную фамильярность, более тесную дружбу с миссис Уилкинс, но если она все-таки с ней подружится – что грозит перерасти в избыточную привязанность со стороны миссис Уилкинс – и при этом мистер Уилкинс проявит смекалку, ведь люди могут быть весьма изобретательны, если им чего-то очень хочется, – и после всего все-таки станет крутиться в верхнем саду, миссис Уилкинс может легко поверить, что ею воспользовались, и заподозрит ее, Скрэп, в вероломстве. В вероломстве! И все из-за мистера Уилкинса! Поистине жены – безнадежные существа.

В половине пятого из-за кустов волчьей ягоды послышался звон блюдец. Неужели ей послали чай?

Но нет: звон не подбирался ближе, остановившись возле дома. Чай подали в саду, в ее саду! Скрэп подумала, что, если уж ее потревожили, то могли бы и пригласить к столу. Ведь все знают, что она здесь.

Может, кто-то из них принесет ей чаю в ее уголок?

Однако никто ничего не принес.

Что ж, она слишком проголодалась, чтобы не присоединиться сейчас к остальным, но на будущее отдаст Франческе четкие распоряжения.

Она встала и с медленной грацией, которая входила в список ее многочисленных привлекательных черт, направилась на звуки чаепития. Она не только проголодалась, но хотела снова поговорить с миссис Уилкинс. Миссис Уилкинс не пыталась ее присвоить, она на весь день оставила ее в покое, несмотря на то, как они сблизились накануне. Конечно, она была оригиналкой и вышла к ужину в шелковой блузе, но по крайней мере и не пыталась ее, леди Каролину, монополизировать. Это уже что-то значило. Скрэп приблизилась к чайному столику, высматривая миссис Уилкинс, но увидела только миссис Фишер и миссис Арбатнот.

Миссис Фишер разливала чай, миссис Арбатнот предлагала миссис Фишер макаруны. Каждый раз, когда миссис Фишер что-то протягивала миссис Арбатнот – чашку, молоко, сахар – миссис Арбатнот протягивала ей в ответ макаруны, причем делала это со странным усердием, чуть ли не с упрямством. Это что, такая игра? Скрэп уселась и взяла один макарун.

– А где миссис Уилкинс? – осведомилась Скрэп.

Они не знали. По крайней мере миссис Арбатнот сказала, что не знает, а миссис Фишер, услышав это имя, изобразила крайнюю незаинтересованность.

Оказалось, миссис Уилкинс никто не видел с самого завтрака. Миссис Арбатнот предположила, что она, вероятно, отправилась на пикник. Скрэп почувствовала, что скучает по ней. Она ела гигантские макаруны, самые вкусные и большие из когда-либо ей встречавшихся, в полнейшем молчании. Чай без миссис Уилкинс был скучным, к тому же миссис Арбатнот взялась по-матерински ее опекать, что было ужасно: все пыталась устроить ее поудобнее, уговаривала съесть что-нибудь – это ее-то, которая уже столь неприкрыто, и даже чрезмерно, ела, – что Скрэп снова задумалась о своей изнурительной жизни. Ну почему ее не могут оставить в покое? Она вполне способна есть все, что ей хочется, безо всякого понукания. Она пыталась остудить рвение миссис Арбатнот, будучи с ней резка. Бесполезно. Резкости никто не заметил. Она оставалась, как и прочие злобные чувства Скрэп, скрытой за непроницаемой вуалью ее обаяния.