Колдовской мир

Зато туман, покрывавший мои последние дни с Динзилем, приподнялся, я узнала, что значит злоупотреблять Силой, и что, вероятно, я никогда не верну её. Я вспомнила дрожь и жаркое чувство вины, когда Кимок рассказал мне, что я, полностью находясь в когтях Тьмы, пользовалась Даром, чтобы принудить Кайлана изменить Зелёной Долине. Не удивительно, что теперь Дар отнят у меня. Такова природа Силы. Если пользоваться ею неправильно или только в личных целях, она может уйти.

Все мои просьбы к Утте позволить узнать мне, живы ли мои братья, оставались без ответа, если не считать нескольких загадочных утверждений, которые можно было толковать по-разному. Я могла уповать только на нашу крепкую природную связь: я бы узнала, если бы их не было в живых.

Мой счёт дней, который я вела булавкой к внутренней стороне куртки, достиг сорока, и я прикинула, что сделала за это время. Исключая ясновидение и мысленный поиск, я имела теперь к своим услугам столько же, сколько имела на втором году обучения у Владычиц Эсткарпа, хотя в том, что я теперь изучала, было больше шаманского искусства, чем волшебства. Но и тут ещё были пробелы, которые Утта то ли не могла, то ли не хотела заполнить.

Несмотря на то, что вапсалам жить здесь было гораздо легче, чем во время беспрестанных скитаний, народ не сидел без дела. Теперь они занялись ремёслами. Выделывались меха, дубились шкуры, из них шили прекрасную одежду, кузнецы стали набирать учеников, передавая им тайны своего мастерства.

Охотничьи отряды часто уходили в долину горячих источников, и Утта всегда уверяла, что им нечего опасаться. Я сделала вывод, что, хотя осенью и бывает много налётов морских бродяг, зимой можно не опасаться их рейдов и спокойно охотиться. Не опасаясь вторжения других кланов, которые были либо истреблены, либо также подались на запад, вапсалы, наконец, ненадолго обрели покой.

В этом тёплом краю ничто не напоминало Эскор. Здесь не встречались руины, поблизости не было мест, помеченных Тьмой. Люди племени тоже ничем не напоминали Древнюю Расу или союзников Долины, о которых я часто задумывалась — были ли они уроженцами этого мира или пришли через Врата, открытые магами для прохода из одного мира в другой.

Однажды мы занимались лечением мальчика, которого принесла мать: он упал со скалы и получил множество повреждений. Пользуясь внутренним зрением, я определила все повреждения и смогла их устранить, погрузив сначала мальчика в глубокий целительный сон, чтобы его движения не мешали моим действиям. Утта ничем не помогала мне, оставив всё на меня.

Когда мать унесла ребенка, ясновидящая откинулась на мягкую подушку, служившую ей для поддержки дряхлого тела.

— Хорошо. Ты достойна называться «дочерью».

Эта похвала означала для меня многое, потому что я уважала знания Утты. Мы не были друзьями, мы скорее походили на две щепки, срубленные с одного дерева и брошенные в воду. Её преклонный возраст, опыт и знания разделяли нас и внушали мне почтение, а связывал договор.

— Я стара, — продолжала она. — Если я посмотрю в это… — она указала на шар, стоявший рядом с ней, — я не увижу ничего, кроме финального занавеса.

Она замолчала, но меня удерживало возле неё ощущение, что она хочет сказать что-то очень важное для меня. Она приподняла руку и указала на вход нашей палатки. Даже слабое движение, видимо, утомило её.

— Посмотри… под циновкой…

У входа лежала тёмная циновка, сплетённая не из полосок кожи и меха, как другие, а из какого-то растительного материала. Циновка была очень старая. Когда я по приказу Утты подняла её, я увидела на обратной стороне то, чего никогда раньше не видела.

— Руку… над… этим…

Мысленные слова Утты прозвучали еле слышным шёпотом.

Я перевернула циновку и провела рукой над её поверхностью, и сразу же линии и руны на циновке засветились, а в ладони я почувствовала лёгкое жжение. Теперь я поняла, что за оковы Утта наложила на меня, они не зависели от моей воли и были сотворены только по её желанию. Они насильственно связали меня с ней и с её образом жизни. Во мне поднялась волна негодования.

Утта приподнялась. Руки её упали. — Мой народ нуждается…

Было ли это оправдание, начало просьбы? Но ведь вапсалы не мой народ, и сами они не принимали меня. Я не пыталась бежать раньше, потому что Утта предложила вернуть мне утраченные знания. Но когда за ней и в самом деле опустится последний занавес, то я сразу же уйду!

Она легко читала мои мысли. При наших отношениях я не могла закрыться от неё. Она медленно покачала головой.

— Нет, — она отвергла мой план. — Ты нужна им.

— Я не их ясновидящая, — быстро возразила я.

— Будешь…

Я не могла с ней спорить. Она как-то сразу осунулась, усохла, словно это слабое столкновение её и моей воли истощило её чуть ли не до смерти. Я встревожилась и позвала Аторфи. Мы дали Утте укрепляющего, но, видимо, настало время, когда и оно не могло больше поддерживать дух в изношенной оболочке плоти. Она ещё жила, но держалась одним разумом, который нетерпеливо рвал эти ненужные связи с миром, желая вырваться на свободу и исчезнуть.