Колдовской мир. Год Единорога

Груу поднялся, откинул назад голову и издал такой рык, что в голове у меня зазвенело. Сначала я подумал, что это эхо того крика, что я слышал раньше, пока он не повторился. Я и раньше слышал подобные звуки, но никогда еще они не были так полнозвучны, а мелодия так выдержанна. Так звучит горн старшего егеря, подающего сигнал-предупреждение на меже, отделяющей поле его господина от земли соседа.

Издали в темноте ночи раздался еще один сигнал. В нем слышалась готовность к бою.

8

В третий раз прозвучал призывный звук. К нему присоединился другой – что-то среднее между лаем и визгом, было ясно, что его издало животное. Груу тут же откликнулся. Он стукнул по земле сначала одной когтистой лапой, потом другой, как будто его связали и он хотел вырваться. Ему хотелось освободиться и броситься в темноте в бой. Гафия шагнула к нему и положила руку на голову. Он поднял на нее глаза и высунул язык, обнажив зубы в страшной улыбке.

Рог больше не звучал. В темноте я увидел вспышку, раздался треск, словно кто-то оседлал молнию, превратив ее в оружие. Так как было очень темно, а молния моментально пропала, я не успел разглядеть ничего вокруг. Молния ударяла еще и еще, а шум, похожий на шум охоты, приближался.

Я не мог видеть, но мог ощущать. То, что осаждало нас, находилось совсем рядом с кругом, сжимало плотным кольцом. Натравливало на нас своих «охотничьих собак», запускало в небо языки пламени. Так продолжалось, пока Гафия не взяла в руку свой прут. Она подняла его и стала чертить им в воздухе какие-то фигуры.

Появились символы. Они изгибались вверх и вниз, отливая зеленым и голубым, как морские волны. Знаки выскакивали, как птицы, выпущенные на свободу, собирались в линии и повисали в воздухе.

Мы не слышали грозного рычания, но ощущали страшную ненависть, готовую испепелить нас. Потом это ощущение пропало, словно дверь вдруг открылась и закрылась. То, что хотело поглотить нас, моментально исчезло.

В ночи послышался шум, как будто компания разделилась надвое. Одна часть отправилась на север, другая – на юг. Затем наступила тишина. Ощущение пустоты, лишь шелест травы под порывами ветра, и ничего больше. Груу улегся и положил голову на лапу. Гафия свернулась возле него калачиком, не выпуская из руки прут. Я расположился с другой стороны костра. Девушка уткнулась головой в плечо кота и закрыла глаза, словно ей (нам) больше нечего было опасаться. А я все сидел, заново переживая ночные события. Мне показалось, когда я покинул долину Гарна… нет, раньше, когда увидел Лунное святилище, жизнь начала меняться. Я был уже не тот, что прежде. Не тот Элрон – вассал, знающий лишь свои узко очерченные обязанности, заботящийся о поддержании хороших взаимоотношений с соплеменниками.

Удар, который нанес мне лорд Гарн, стал знаком отречения меня от рода. Сейчас этот акт казался мне малозначительным эпизодом. Я не просто пришел в страну, о которой никто из нас ничего не знал. Внутренний голос сказал мне: «Я без роду без племени, но я не ничтожество. Я встретился с опасностью и не спасовал».

Но победителем все же был не я. Нужно смотреть фактам в лицо. Талант Гафии спас нас обоих. Признать это не очень-то приятно, но следует быть честным перед самим собой.

Возможно, дискомфорт мой вызван был тем, что до сих пор я имел дело с барышнями клана, образ жизни которых, как я инстинктивно чувствовал, Гафия презирала. Она была совершенно не похожа на них. Это я понял с самого начала, как только ее увидел. Никто не мог ей сказать: «Эта битва не для тебя. Дай мне защитить тебя». Я испытывал стыд, оттого что не хотел отдать ей должное и признать, что в нашем путешествии именно она взвалила на себя весь груз ответственности.

Желание Гафии пойти на запад, намек насчет Айны, присвоившей то, что по праву принадлежало ей, магическая Сила Лунного святилища – все это я теперь принимал. В этой стране нужно было верить всему безоглядно, даже если этого никогда раньше не случалось ни в твоей жизни, ни в песнях бардов.

Я гадал, что за охотник двигался в ночи, желая помочь нам. Откликнулся ли он на призыв Гафии? Или он охотился за нечистью, осаждавшей наш лагерь? Я чувствовал, что это был не мужчина. Почему я вообще употребил это местоимение – «он»? Наверное, оттого, что охота и битва всегда были прерогативой мужчин. Он или это…

Такие мысли блуждали в моей голове, пока я сидел возле костра. Топливо уже заканчивалось, и пламя потихоньку оседало. Спать я не мог, потому что мысли беспокоили меня, и я поигрывал рукояткой меча. Меч связывал меня с теми, кто был когда-то уверен в себе, пока новая земля с ее тайнами не призвала к себе наш народ. Не знаю, сколько прошло времени. Тяжелые облака по-прежнему закрывали небо, но ни дождя, ни ветра не было. На небе даже не было ни одной странной звезды. Мы сидели возле маленького костра в центре круга. За кругом стояла непроглядная тьма, отделяя нас от мира плотным занавесом.