Колдовской мир. Год Единорога

Гафия старалась вывернуться из моих рук. Она была сильной, сильнее, чем, по моим понятиям, может быть женщина. Все же я держал ее, и, когда она стала приподнимать свою лозу, я быстрым движением выбил ее из ее руки. Я слишком хорошо знал, что она может сделать. Никогда еще я так грубо не обращался с женщиной, и мне самому не нравилось это наше противоборство. Однако мне осточертело быть слепым котенком. А у нее были знания, которые могли спасти нас обоих от новых неожиданных опасностей.

Гафия злобно смотрела на меня, хотя и прекратила сопротивление. Я видел, как шевелятся ее губы, хотя слов понять не мог. Я притянул ее к себе и зажал ей рот ладонью, так как опасался, что она наложит на меня заклятье.

– Ты заговоришь! – сказал я ей в ухо, не давая шевельнуться. – Слишком долго я шел у тебя на поводу. Ты сама втянула меня в свои колдовские дела. Поэтому я жду ответа!

Она была как стальной клинок в моих руках, хотя не пыталась больше высвободиться. Я понятия не имел, как заставить ее отвечать.

– Ведь ты же не глупа, – настаивал я. – Пускаться в такую даль в незнакомой, полной опасностей стране, не зная, как себя защитить, – полная бессмыслица. Мне твои секреты не нужны. Ты же знаешь, что я воин. Я не пойду вслепую туда, где у меня не будет возможности защититься. Понимаешь?

Я думал, что она по-прежнему будет упрямиться. В таком случае я не знал, что мне делать, не могу же я без конца ее удерживать. И тут мне пришла в голову одна мысль. Я заговорил с ней, и голос мой прозвучал требовательно:

– Именем Гунноры, прошу тебя! – Я знал, что кубок в этот раз не поможет: не заставит ее заговорить.

Гафия много говорила о мудрости женщин и о том, что мужчины не имеют права вторгаться в область, доступную лишь женщинам. Гуннора же, на мой взгляд, представляла сразу всех женщин, тем более что в свое время она пользовалась огромным влиянием.

Я убедился, что поступил правильно, так как Гафия сделала последнюю попытку вырваться на свободу. Я был во всеоружии и не оставил ей никаких шансов. Только повторил:

– Именем Гунноры, прошу тебя!

Тело ее вдруг стало совершенно безвольным, голова уткнулась в мою руку, которой я зажимал ей рот. Я отпустил ее и сделал шаг назад, не спуская, однако, взгляда с лозы. Она крепко сжимала ее, опустив обгоревший конец вниз. На меня она не смотрела даже сейчас. Голос ее прозвучал холодно и жестко:

– Ты по-прежнему суешься не в свое дело. Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко. Тогда ты узнаешь, что бывает с теми, кто призывает Силы, о которых понятия не имеет. Ты просто дурак!

– Лучше уж я буду живым дураком, чем мертвым. Думаю, ты знаешь вполне достаточно для того, чтобы нам обоим остаться невредимыми. Ты знаешь, куда мы идем…

– Куда я иду! – поправила меня Гафия.

Она все еще отворачивала от меня лицо. Похоже, ей было стыдно, оттого что я удерживал ее. Это роняло ее в собственных глазах. Я старался не выражать сочувствия. Я с самого начала проявлял в отношениях с ней справедливость, в отличие от нее, и был честен.

– Куда мы оба идем, – спокойно поправил я. – К тому же у тебя есть проводник-невидимка. Я видел, как ты с ним говорила. Она… или оно… сейчас здесь?

– Это тайны, о которых не говорят с посторонними, – отрезала она.

– Я уже вовсю причастен к этим тайнам. Я разговаривал с Гуннорой. Я вызывал Охотника. Разве он не ответил мне?

Она упорно не смотрела на меня. Глаза ее метались из стороны в сторону, как у загнанного в угол животного, который ищет спасительную нору.

– Я дала клятву. Ты не знаешь, о чем спрашиваешь…

На меня опять снизошло озарение.

– Вызови своего невидимку. Спроси, должен ли я оставаться слепым среди зрячих. Я требую это именем Гунноры!

Лоза дрогнула.

– Она… почему ты говоришь о ней? Ее голоса не слышит мужчина!

– Этот мужчина услышит. За пиршественным столом я сидел слева от нее. И разговаривала она со мной куда любезнее, чем ты можешь представить. Кубок – это ее подарок…

– Я не могу сказать…

– Тогда вызови того, кто может, – настаивал я. – Твоего невидимку.

Теперь она смотрела на меня. В глазах ее пылало пламя – не то гнева, не то ненависти.

– Что ж, ты за все ответишь! – Она со злостью воткнула лозу в землю возле своих ног, отступила на два шага и уселась, скрестив ноги, рядом с обгорелым прутом.

Я в этот момент схватился за сумку, в которую положил кубок, и мысленно представил себе Янтарную госпожу, полную жизни, такую же зрелую и плодоносную, как и символ, который она носила.

Меня охватил холод, хотя минуту назад солнце грело мою обнаженную голову. Мне показалось, что с обгорелой ветки, столь дорогой для моей спутницы, на меня дышит Ледяной Дракон. Холод становился все нестерпимее, словно Дракон вознамерился изгнать меня. Но я не отступал и думал о Гунноре и кубке. Я порылся в сумке и достал драгоценный лист. Возможно, когда-то это был настоящий, живой лист. Теперь же он станет для меня талисманом.